|
swjatoslaw gerus
Завсегдатай
Зарегистрирован: 02 сен 2005, 18:04
Сообщения: 4130
|
 Мария Кочеткова: Сумасшествию Жизели научила Бьорк
версия для печати
Пока на сцене Мариинского театра гастролировали именитые западные труппы, на сцене Александринки, чья сцена летом сдается балетным антрепризам, иностранцы при полных аншлагах отсматривали старую классику -- «Лебединое озеро», «Жизель», «Спящую красавицу» в редакциях Вячеслава Гордеева. В последних двух балетах в главных партиях дебютировала 19-летняя Мария КОЧЕТКОВА -- выпускница МАХУ, призер многих балетных конкурсов, ныне артистка English National Ballet (вторая по значению лондонская труппа). С балериной в Петербурге встретилась Екатерина БЕЛЯЕВА.
-- Маша, вы учились какое-то время у Софьи Головкиной, легендарной директрисы Московского училища. Что вы скажете о ней?
-- Вы знаете, она принадлежит к уходящему поколению людей-гигантов, которые созданы для определенного дела и мало кто может их заменить. Головкина следила за дисциплиной, а дисциплина в балете -- половина дела. Порядок внешний сочетался со строгой дисциплиной тела -- она готовила всех своих девочек к репертуару, который идет в Большом театре.
-- Но вас-то она выгнала из своего класса..?
-- Да, я не соответствовала ее стандартам из-за небольшого роста и из-за слишком подвижных ног. Она считала, что у меня не московская школа.
-- А какая?
-- Не знаю, но я всегда интересовалась петербургской школой, добывала кассеты с мариинскими балеринами -- Захаровой, Вишневой. Ни одна из балерин Большого театра меня не интриговала, не было имен, которые бы волновали. Другое дело -- Мариинка, где девочки из кордебалета быстро получают роли.
-- Разве вас не звали в Мариинский театр?
-- Да, Махар Вазиев меня приглашал после конкурса в Казани, где я не слишком удачно выступила, да что там говорить, просто упала с высокой поддержки в «Щелкунчике». Мне было всего 16 лет, это был мой первый конкурс, я никого из директоров трупп тогда в глаза не видела, а Махар Вазиев и Вячеслав Гордеев тогда настояли, чтобы я осталась до конца конкурса, выступила на гала, и дали мне приз «Надежда». Конечно, можно было тогда попробовать пойти в Мариинку, но я хотела закончить образование в Москве, тем более что я начала работать с Валерием Дмитриевым (педагог характерного танца в МАХУ. -- Ред.). В училище редкость, когда работают индивидуально для тебя, то есть тебя замечают как отдельного персонажа, и Дмитриев первый, кто помог мне почувствовать мои особенности.
-- А с кем вы поехали на Prix de Lausanne, ведь на этот конкурс учеников, где можно выиграть стажировку в лучших балетных труппах, участники обычно едут с педагогом?
-- Я поехала одна, но мне очень повезло встретить там Алекса Урсуляка (русский педагог-эмигрант, в прошлом директор Штутгартского балетного училища. -- Ред.).
-- Он когда-то учил Малахова английскому в Штутгарте, чтобы тот мог хоть что-то понимать на репетициях. Урсуляк всегда помогает русским. Как вы думаете, почему?
-- Не только он такой. Это сила русской школы. Мы находим друг друга в любом месте. Когда после Лозанны я получила стажировку в «Ковент-Гарден», там преподавали Александр Агаджанов и Михаил Мессерер. У меня был не тот статус, чтобы иметь личного педагога, но они безвозмездно работали со мной и вообще помогали адаптироваться в английской среде.
-- Это личная привязанность людей или русская балетная болезнь?
-- И то и другое. Когда я работала в Лондоне, то была удивлена равнодушием артистов кордебалета. Для них балет -- это неплохая работа, и все. Они собирались на гастроли в прославленный, как в России считают, Большой театр и закладывали полные чемоданы соков, полагая, что в Москве молоко только из бочек наливают, нет супермаркетов и вообще нет цивилизации. Имен русских танцовщиков они совсем не знают. Поразительно. А среди русских до сих пор есть люди, которые просто больны балетом.
-- Почему же вы все-таки переходите в Национальный балет из Королевского?
-- Обычная политика. Когда я шла в «Ковент-Гарден», директором был австралиец Росс Стреттон. Он продвигал молодых танцовщиков и ратовал за свободный современный репертуар. Власть переменилась, пришла Моника Мэйсон, и воцарился викторианский застой -- никаких молодых, только старые балерины, латиноамериканцы и балеты Макмиллана. Но и у нее истечет когда-нибудь контракт, так что, может, я еще и вернусь в «Ковент-Гарден». А пока мне предложили контракт в Национальном балете. Здесь обширный репертуар, энергичный руководитель, есть что танцевать. Приглашают много молодых, пусть и неизвестных балетмейстеров.
-- А вы уже пробовали себя в современной хореографии?
-- Совсем немного. Я встретила в «Ковент-Гарден» одну девушку из Новой Зеландии, она стажировалась там как хореограф, но еще не имела постановок. Я попросила ее сделать для меня номер, так как собиралась на конкурс в Люксембург. Принесла музыку Рахманинова, надела черную тунику и приготовилась делать то, что она скажет. Я тогда «золото» получила в Люксембурге, а хореограф -- уверенность в своих возможностях.
-- За год, проведенный в «Ковент-Гарден», вы подружились с кем-нибудь в труппе?
-- С Тамарой Рохо прежде всего. У нее тоже небольшой рост, она прошла сложный путь, прежде чем стать principal в Королевском балете. Она училась у педагогов из Вагановки и помогла мне понять природу сумасшествия Жизели в конце первого акта. Я все слушала музыку безумных композиторов, думала оттуда что-то получить, а она мне порекомендовала посмотреть на эмоции Бьорк в фильме Ларса фон Триера «Танцующая в темноте». Это очень помогло.
|
,
