http://www.fashionlook.ru/news/?page=1146

Звезда пленительного счастья от "Chopard"
FashionLook, 29.10.1999

1 октября 1999 года в Домашнем театре Юсуповского дворца в Санкт-Петербурге компания Mercury устроила торжественный вечер в честь презентации новой ювелирной коллекции Chopard "Pushkin" и открытия бутика Chopard в новом магазине Mercury в гранд-отеле "Европа" в Санкт-Петербурге.

Вечер открыл Камерный оркестр Мариинского театра под управлением Валерия Гергиева. Среди гостей вечера была прима Мариинского театра балерина Ульяна Лопаткина.



Идея создания коллекции пришла к вице-президенту и главному дизайнеру Chopard Каролине Груози-Шойфеле во время одной из ее поездок в Россию. Очарованная красотой русских церквей, г-жа Шойфеле решила изготовить серию украшений, элегантные и свободные линии которых перекликались бы с очертаниями куполов православных храмов. Воплотить замысел удалось благодаря сочетанию золота, жемчуга и бриллиантов. В честь великого поэта и как дань уважения его творчеству и вкладу в мировую культуру коллекции было дано имя "Pushkin". По мнению создателей коллекции, ослепительное сияние украшений в сочетании с плавной сдержанностью и изяществом их очертаний как нельзя лучше символизирует драматизм и величие пушкинского искусства.

В начале августа часть предметов из ювелирной коллекции "Pushkin" была выставлена на торжественном открытии бутика Chopard в Императорском зале отеля "de Paris" в Монте-Карло. Полностью увидеть коллекцию можно будет в Санкт-Петербурге 1 октября в бутике Chopard в новом магазине Mercury.

http://www.litsasovsek.ru/2003/12/6123

ВАЛЕРИЙ ГЕРГИЕВ: ДИРИЖЕР-ХОЛДИНГ

ЛИЦА, ФЕДОР ЛУЧИНСКИЙ, декабрь-январь 2003
фото СЕРГЕЙ МАКСИМИШИН



Минувший год для художественного руководителя и директора Мариинки Валерия Гергиева был, как никогда, богат на события. Он гастролировал со своим прославленным театром, провел ХI Международный фестиваль искусств «Звезды белых ночей» и впервые – Международный музыкальный фестиваль «Белые ночи в Москве». В течение трех месяцев под знаком 300-летнего юбилея города в Санкт-Петербурге выступали лучшие оркестры и балеты мира, а сам маэстро представил долгожданную премьеру – тетралогию Вагнера «Кольцо Нибелунга». Критики тут же написали в рецензиях: чтобы поставить это произведение, нужно быть по меньшей мере полубогом. Во второй раз в Москве прошел учрежденный Гергиевым Московский Пасхальный фестиваль, в рамках которого на Соборной площади Кремля – в дождь! – Валерий Абисалович дирижировал премьерным спектаклем «Борис Годунов».

Перечислять можно долго. Гергиева редко можно застать в Петербурге, встретиться с ним практически нереально, разве что в самолете. Его называют российским фон Караяном, человеком-оркестром. И даже дирижером-холдингом. Народный артист РФ – один из самых влиятельных и успешных людей Петербурга. Немудрено, что многие задаются вполне приземленным вопросом: «Когда он спит?» В течение уже многих лет Валерий Абисалович отводит на сон не более четырех часов в сутки.

Минувший год для Валерия Гергиева был богат и на награды. Он стал кавалером французского Ордена искусства и литературы, был награжден ЮНЕСКО высоким званием «Артист Мира» и Президентом России – орденом «За заслуги перед Отечеством» III степени. Получил звание Почетного гражданина Владикавказа и учрежденный в Северной Осетии к 50-летию Гергиева «Знак славы». (Валерий Абисалович родился в Москве, вырос в Осетии и, хотя уже 30 лет живет в Петербурге, отметить свой полувековой юбилей решил во Владикавказе.) Ему также была вручена высшая театральная награда в Санкт-Петербурге – «Золотой софит» и премия «Национальная гордость России» в номинации «За выдающийся вклад в развитие культуры». Он давно мог бы заключить выгодный контракт с каким-нибудь западным оркестром – предложений хватает, но жизни вне России Валерий Абисалович не представляет. Мариинка стала для него родным домом. И оставить его он считает себя не вправе.

Впрочем, два события из числа тех, что произошли у Гергиева в минувшем году, стоят особняком. К гадалке ходить не надо, чтобы с уверенностью сказать, что они стали для дирижера Гергиева не только самыми значимыми, но и очень волнительными. Одно, правда, очень неприятное. Пожар в Мариинке уничтожил полностью или частично реквизит для 30 спектаклей. Ущерб составил минимум 15 миллионов долларов, уничтожено старинное здание художественно-производственных мастерских на Писарева, где на протяжении столетия великие художники и лучшие мастера создавали декорации для театра. Зато другое – необыкновенно радостное. В конце августа у отца двоих сыновей, Валерия Абисаловича, родилась дочка. Из-за этого было на час задержано начало концерта Гергиева в Новгородском Кремле. Но когда маэстро вышел на сцену, из зала со всех сторон раздались крики: «Браво!.. »

http://old.litsasovsek.ru/2003/05/2555

Дмитрий ХВОРОСТОВСКИЙ: ИЗ РОССИИ С ТРИБЬЮТОМ
Ж-л ЛИЦА, ЛАРИСА АЛЕКСЕЕНКО
ФОТО ИЗ ЛИЧНОГО АРХИВА ДМИТРИЯ ХВОРОСТОВСКОГО И АР


ПОСЛЕДНИЙ «КРАСНЫЙ» БАРИТОН СТРАНЫ



Когда-то он пел в ансамбле «Радуга» и был звездой микрорайона. Затем стал звездой института. Все студентки с первого по пятый курс Красноярского института искусств проявляли неподдельный интерес к высокому, статному красавцу, только что зачисленному на первый курс. Впрочем, роль первого парня на деревне была не для него. Масштаб личности обязывал к большему. И если и придавать значение той известности, то лишь как репетиции перед десятилетним звездным стажем певца с именем, которое сегодня известно всему миру – Дмитрий Хворостовский.

Как ни трудна для иностранного произношения эта фамилия, всем ценителям классической музыки пришлось научиться ее произносить довольно быстро. Времени на репетиции не было, поскольку Дмитрий Александрович провел блистательный блицкриг, зарубежье сдалось без боя, похоже, даже было радо такой буре и натиску сибирского парня.

Сейчас кажется, что все было классически просто: люди просыпаются знаменитыми, оказавшись в нужном месте в нужное время. Случай с Хворостовским не исключение. Всего-то один шаг до славы: из Красноярска в Кардифф. В 1989 году солист Красноярского театра оперы и балета победил на конкурсе

Би-би-си «Певец мира» и вместе с победой получил путевку в жизнь. Через год начался триумф российского баритона. Удивительной красоты голос, «самый прекрасный и изысканный, который сегодня можно услышать», как писала европейская пресса, эффектная внешность и блестящий лондонский агент, который по сей день специализируется на открытии русских талантов, – для начала блестящей карьеры были условиями необходимыми, но недостаточными. Без характера и жизненного опыта все эти карт-бланши могли оказаться невостребованными. К счастью, и то и другое за плечами этого парня было.

Благодаря этим качествам в его карьере появились контракты с лучшими оперными театрами и концертными залами, эксклюзивные девятнадцать альбомов, выпущенных компанией Philips Classics, Старый и Новый Свет, рыдающие под «Очи черные», и восторженная пресса, замечающая: «Надо быть русским, чтобы так петь «Песни и пляски смерти» Мусоргского!»

Но блицкригу предшествовали другие события, а от новой жизни и славы Дмитрия отделяли четыре конкурса. На двух российских – Всероссийском конкурсе вокалистов и Всесоюзном конкурсе им. Глинки – он стал лауреатом первых премий, в Тулузе получил Гран-при, а затем был Кардифф. Каждый раз повышалась планка состязания, и каждый раз независимо от результата все возвращалось на круги своя – в Красноярский театр оперы и балета, где трудовая книжка будущей мировой звезды лежала с 1985 по 1990 год. К моменту победы в Кардиффе певцу было что терять: разница между жизнью в Сибири и в Англии была очень ощутимой, а о возможности реализовать свой творческий потенциал и говорить нечего.

Видимо, с тех пор он привык ставить перед собой сверхзадачи. Сверхзадача – азарт его жизни. Сегодня он объясняет, зачем ему, состоявшемуся певцу, нужны сверхзадачи, объясняет, словно пишет рекомендацию восходящим звездам: «Для того чтобы преуспевающим певцом быть, нужно раздвигать границы собственных возможностей. Постоянно себя вздергивать, искать что-то новое, нет, даже не искать, а подводить себя к черте невозможного».

Он не просто завоевывал мир, он завоевывал невозможное – право не заигрывать, потакать публике, а исполнять только то, что ему было интересно. Есть вещи, которые он не будет делать никогда. Например, петь в авангардных постановках – не хочет быть мебелью для режиссера. Или принимать участие в новомодных дуэтах, популяризирующих классику.

Он был одним из первых, кому рекорд-лейбл предложил записаться дуэтом с Андреа Бочелли. Уговаривали в течение двух лет, а он отказался: «Я не могу работать с непрофессионалами». Естественно, благодаря этой записи певец мог бы стать миллионером. Но, потеряв деньги, он выиграл право на свой путь в искусстве. И создал прецедент, поскольку подобные отказы в наше время вызывают удивление обывателя.

В последнее время появились слухи об отказе спеть с Мадонной. Хворостовский называет их шуткой и стоит на своем, говорит, что не любит дуэты, если они не оперные. Да и голосом своим слишком дорожит, чтобы так банально его тиражировать.

Дмитрий Александрович – исполнитель тонкий. Музыку чувствует не фибрами души – нервными окончаниями. Делит ее не на хорошую и плохую, формулирует дипломатичнее: на талантливую и неталантливую. Жалуется, что неталантливая раздражает, но не психологически, а физически все его нервные окончания. После такого теста – проверено на Хворостовском – любое прошедшее испытание сочинение можно смело выпускать на сцену, промаха не будет.

Когда он спел «Очи черные», русские песни и романсы стали для иностранной публики классикой, а одноименный сольный альбом возглавил хит-парады самых продаваемых альбомов США и Европы. Но Хворостовский пел не только проверенный экспортный репертуар, но и вокальные циклы Георгия Свиридова. Первый показ «Отчалившей Руси» в 1994 году в Лос-Анджелесе, в оперном театре, был совершенной авантюрой. Цикл был сложен и для публики, и для исполнения. Позже Хворостовский то ли в шутку, то ли всерьез заметил, что два года восстанавливался после этой работы. Об исполнении отдельный разговор: «Отчалившая Русь»

неимоверно трудна для баритона. Но Хворостовский сказал: «Мы попытаемся это сделать». И сделал. Издана исполнительская редакция Хворостовского – Аркадьева «Отчалившей Руси» при жизни и с подачи самого Свиридова. Затем была совместная работа над поэмой «Петербургские песни» на стихи Блока. Дмитрий и Михаил Аркадьев жили в Нью-Йорке, в апартаментах, постоянно созванивались с Георгием Васильевичем Свиридовым, обсуждали до тех пор, пока наконец не нашли компоновку блоковских стихотворений. И по обоюдному согласию пришли к выводу, что один из номеров поэмы, «Голос из хора», слишком трагичен. Поэтому он есть в записи, но в концертных программах звучит не всегда. Хотя, когда в Carnegie Hall «Петербургские песни» прозвучали в полном варианте, критики обратили особое внимание именно на этот апокалиптический номер.

Следует заметить, что западная критика в судьбе Дмитрия Хворостовского сыграла не последнюю роль. Начнем с того, что конкурс «Певец мира», с которого началась жизнь новой звезды, был телевизионным. Его появление сопровождалось ревю с заголовками Taking the West by a Storm, после дебюта в лондонском Wigmore Hall в 1989 году «Таймс» написала крылатое: пришел, спел, победил. Нью-йоркские критики были солидарны и наговорили массу профессиональных комплиментов после дебютного выступления в Alice Tully Hall. Словом, последний из «красных» баритонов произвел неизгладимое впечатление. Затем началось закрепление успеха. На следующий год последовали оперные дебюты в Nice Opera, La Fenice, Royal Opera House Covent Garden, Chatelet Theatre в Париже и Монте Карло, дальше радиус русской атаки увеличивался, он охватывал все новые и новые престижные сцены: La Scala, Carnegie Hall, Queen Elizabeth Hall, Wigmore Hall, Berlin State Opera, Bastille Opera. Его талант признавали. Но цена этого признания высока. Он говорит: «Талант – это ответственность и очень тяжелая работа».



Опера «Дон Карлос». Metropolitan Opera House, New York

Хворостовcкий работает очень много. (Может быть, поэтому он так рано поседел?) Даже на отдыхе не расстается с клавирами – партитурами и наушниками. Его концертный график расписан до 2007 года. В своем обычном жизненном ритме он уже не замечает перемен декораций, график идет по годами накатанной колее: чемодан, перелет, машина, гостиница, выступление, чемодан, отъезд... На вопрос, как традиционной российской беспечности живется в таких жестких тисках планового капиталистического хозяйства, певец отвечает, что для него жить в таком режиме совсем нетрудно – привык. А вот быть беспечным – роскошь, которую он себе позволить уже не может. И после паузы добавляет, что в свое время он был таким, теперь знает, к каким плачевным результатам это может привести. Уточнять про беспечность и последствия, равно как о сибирской доверчивости и простодушии с певцом говорить не хочется. Певец осторожен, застегнут на все пуговицы, говорит медленно, успевая проанализировать все сказанное и по-актерски оценить ситуацию со стороны. Удивительно, но при этом ему удается оставаться искренним. Контроль над темпом речи теряет в двух случаях: когда рассказывает о том, чем очень увлечен или выведен из равновесия. В обоих случаях вспыхивает как порох. Происходит это и в «противофазах», когда певец не чувствует должного понимания и отдачи от собеседника. Тогда его расстраивает любая неловкая реплика, и Хворостовский может отчитать: «Я вам про такие чувства, как любовь к Родине, рассказываю, а вас такие банальности интересуют: как и где я живу. Даже стыдно».

Весь на нюансах, в пении ли, в жизни, Хворостовский – наглядное подтверждение расхожего мифа о загадочной русской душе, оттого еще и притягателен для заграничного формата: красивый, талантливый, цельный, непредсказуемый. Десятилетие, прожитое за границей, въевшийся в мозг английский, ведение дел по законам тамошнего бизнеса – ничто эту русскость не вытеснит. Дмитрий Александрович протестует, когда его называют западной звездой, иногда приезжающей попеть в Россию. То, что он русский, многое объясняет в его карьере, поскольку русскость, по его мнению, – это «состояние души, а не принадлежность к определенному географическому месту, где родился и вырос. Умение или неумение жить, бесконечно повторяемые просчеты и ошибки в своей жизни, неумение быть стопроцентно счастливым, все это самокопание, нытье, необычайная сентиментальность и ностальгия, – останавливаясь на мгновение, он позволяет себе комментарий: – так все привычно трактуют русскую душу за рубежом, отчасти в этом доля правды есть. Это любовь до боли к Родине и к тому зыбкому понятию Родины, это любовь и гордость своей культурой, тем, чем мы живем, отчасти тем, чем я не живу, но живете вы, мои соплеменники, желание узнать и жить этим, тем более что любовь на дистанции – более сильная».

Любовь на дистанции вдохновляет певца на эксперименты и дает шанс предъявить миру свою гражданскую позицию. Так было в случае с русскими песнями и романсами, Мусоргским, Прокофьевым, Шостаковичем и Свиридовым. Так будет и в случае с программой песен военных лет.

Эту программу называет смелым экспериментом, правда, выдержанным в условиях «подвластного ему жанра».

Рассказывая о причинах, побудивших записать этот трибьют, Хворостовский мимоходом роняет: «Нет, это не модное слово, это по-английски. Я привык думать по-английски» – и продолжает рассказывать о трагедиях и военных ранах своих родственников, о своей памяти и о том, что историческая справедливость должна восторжествовать. Свою программу Хворостовский намерен петь в разных странах, и прежде всего в Америке.

– Именно в Америке, – говорит он с профессиональной атакой на начале фразы. – Как ни парадоксально звучит, но в Америке никто, кроме русских эмигрантов, не знает, кто выиграл войну. И кто больше всех пострадал, и что такое война, поэтому люди эти воюют без зазрения совести. Если б они знали, через что люди прошли, я не думаю, что они с такой легкостью начинали бы войны. Сейчас моя суперзадача – объяснить людям, что это такое. Это практически невозможно, но отказываться от такого шанса нельзя.

Он делает это, потому что ему, как профессионалу, интересно поднять и прочувствовать целый музыкальный пласт российской культуры. Он делает это, потому что ему страшно. Страшно за будущее, за своих родных и близких, за весь этот шаткий мир. И даже звездный статус от этого страха не спасает: «Люди не отдают себе отчета, к чему могут привести их поступки. Может так случиться, что никакой потребности в том, чем мы с вами занимаемся, не будет. Поглотившая мир масса людей обладает совершенно другими ценностями, не присущими нам. Поэтому нужно отдавать отчет в своих поступках».

Он отдает себе отчет во всем, прежде всего – зачем выходит на сцену. Он вновь создает прецедент. Ему есть что сказать. К его голосу прислушаются во всем мире. Так уже было неоднократно. n

Редакция благодарит компанию «Независимость» за помощь в организации интервью.

http://www.ogoniok.com/win/200408/08-46-48.html



ЛЕБЕДЬ С ХАРАКТЕРОМ

Андрей АРХАНГЕЛЬСКИЙ, ОГОНЁК, № 8, январь 2004

Над балетом в годы перемен потешались юмористы, им попрекали прежнюю власть, а известную строчку про «в области балета» не повторил в последние годы только ленивый. Но странная вещь: как только страна опять начинает остро нуждаться в «большой победе», выясняется -- именно в этой области мы по-прежнему впереди. И никто уже не смеется

В судьбе российского балета опять наступила светлая полоса: заговорили даже о новом лице русского балета. Одно из таких лиц -- Светлана Захарова. В свои 24 года она уже была примой Мариинского, а с недавних пор она ведущая балерина Большого театра. Недавний успех Большого театра на гастролях в Париже во многом случился именно благодаря ей:





-- Светлана, вы сразу после Парижа танцевали в Японии. До вас там была группа «Тату». Кто сегодня круче: русский балет или «Тату»?

-- Балет, я думаю, все-таки круче. Когда я вышла после спектакля из театра -- я такого не видела еще никогда: стоит вокруг входа толпа, человек триста... В России, конечно, любят балет, но до таких атак все-таки дело не доходит. Секьюрити взялись за руки, сделали вокруг меня кольцо, и вот так я только и смогла пройти сквозь толпу, раздавала автографы... Если бы не охрана, меня бы точно задавили. Кричали: «Захарова-сан», руки тянули... Я чувствовала себя рок-звездой, а не балериной. У японцев самих сейчас сильный, современный балет, но они очень уважают наш классический -- «Спящую», «Лебединое»... Правда, балет -- и в Японии, и на Западе, конечно, -- это развлечение для богатых...

-- Детства ведь у балерины нет, правда? Как у суворовца: жизнь проходит мимо.

-- Да, это ужасно. С 10 лет взрослая жизнь. Я жила в интернате. Без родителей, одна. В хореографическом училище (я училась в Киеве) сложно морально, но главное -- физически. Я так уставала, что не могла делать уроки, иногда засыпала над книжкой. Пришлось забыть о любимых куклах, об игрушках, играх во дворе.

-- Зачем, ради чего вы это терпели?

-- Ну, во-первых, в балет бездарей не принимают. Могут, конечно, взять по блату какую-нибудь девочку, но потом она все равно не выдержит... Никакой блат не поможет. В принципе все дети рождаются талантливыми, и какие-то способности в детстве все равно есть. Когда меня принимали, сказали, что у меня хорошие данные...



-- А что такое «хорошие данные»?

-- Физические. Подъем, шаг, растяжка, выворотность. Сказали, что я способная. Ну раз «способная», значит, надо уже как-то дальше. Оправдывать... А до 10 лет у меня было детство, как у всех. Обычное. В городе Луцке. А про балет я вообще ничего не знала -- у нас в городе ни театра оперного, ни студии балетной... Только по телевизору видела. Как-то скучно было, одним словом. Мы заговорили о детстве -- я вдруг вспомнила зиму, санки, коньки... Сейчас мне даже думать об этом нельзя.

-- Что, и на санках нельзя?..

-- Ну можно раз в месяц скатиться с горочки... В порядке исключения.

-- Ужас. Значит, это все правда, что вам ничего нельзя: ни пить, ни курить...

-- Ну почему же... Можно. Многие танцоры, например, курят, хотя я -- нет. Из спиртных напитков предпочитаю красное вино. Шампанское -- только на Новый год, после него ноги становятся ватными -- вообще это «вредный» напиток для балетных ног... Скажем, вреднее, чем водка.

-- В общем, я понял, что балеринам даже побузить как следует нельзя...

-- Это личное дело каждого танцора. Самоограничение, конечно, должно быть. Вот меня, например, мама еще очень во многом останавливает, от сумасшедших поступков... Как это она мне часто говорит: «Сними, пожалуйста, розовые очки». Вообще характер нужен, конечно. Железный. Потому что, бывает, люди с тобой хорошо, очень мило, по-доброму общаются, все тебе улыбаются... Ты веришь, что все к тебе хорошо относятся, а на самом деле понимаешь, что если в театре ты себя не отстоишь, лишний раз не напомнишь о себе, то другие просто перешагнут через тебя.

-- Но главное -- работать надо, да?

-- Естественно. Только ты можешь хоть всю жизнь провести на репетициях, но на тебя никто внимания не обратит! Везение еще должно быть. Судьба.

-- А вот если балерина на улице поскользнется и...!

-- Тьфу-тьфу... Надо аккуратно. Особенно зимой. Я недаром попросила на машине заехать за мной. Вот сегодня на репетиции неудачно упала, подвернула ногу. Лед не положила сразу, теперь думаю -- зря. Болит.

-- А вы еще и на каблуках ходите...

-- А это я специально... Я давно еще заметила: если растянул ногу, наденешь просто удобную, мягкую обувь, без подъема -- и болит еще сильнее. А когда на каблуках -- стопа растягивается, и меньше чувствуешь боль. А зимой по улицам на каблуках я, конечно, не хожу одна.

-- Догадываюсь... А правда, что балерины друг друга страшно ревнуют -- к ролям, к славе, пакости всякие делают...

-- Со мной пока такого не было и, надеюсь, не будет. Ходят, конечно, разные слухи о жестокости в балетном мире, и отчасти это правда. Существуют и ревность, и зависть. Кто-то считает, что его недооценивают, не признают его талант. Такие люди часто озлобляются... Конечно же, есть и конкуренция, но парадокс в том, что без нее в нашей профессии тоже не обойтись. Конкуренция необходима, это тебя подстегивает, чтобы ты не останавливался на достигнутом.



-- «Пара стройных ножек» -- вот что привлекает в балете всякого мужчину, независимо от убеждений и образования...

-- Может быть... Но в жизни я их обычно прячу. Наверное, потому, что на сцене ноги постоянно открыты, на репетициях... В жизни мне хочется спрятаться ото всех, наверное... Я вообще по улицам обычно в брюках хожу. Если нужно вечернее платье -- тогда, конечно, надеваю. А так все время в брюках, их у меня много.

-- ...Замечательную фразу я прочел недавно: «C изящной силой вскинутая за ухо нога. Невесомый прыжок, отчетливо фиксирующий в воздухе шпагат. Стальная надежность ввинчивающегося в планшет сцены вращения. Так танцует Светлана Захарова». Вот прочитаешь про «ногу за ухом» и думаешь: как же они там, бедные?...

-- В целом никакого тут нет преувеличения. Это легко на самом деле... Вот иногда мы с мамой смотрим по телевизору фигурное катание, и я просто замираю от ужаса: у фигуристов ведь в отличие от нас вообще опоры никакой нет, один лед, а они и прыгают, и танцуют... Вот это для меня загадка.

-- Балерины ведь суеверные очень. Вы тоже, наверное, перед выходом на сцену ритуалы всякие соблюдаете, да?

-- У меня нет никаких примет. Раньше были, а сейчас нет. Чтобы мне ничего не подстроили... Знаете, я однажды просто договорилась с собой: у меня нет никаких примет. Аутотренинг такой. Мне так проще. Потому что еще в Мариинке перед спектаклем мне постоянно попадались уборщицы с пустыми ведрами...

-- Это плохо?

-- Не просто плохо! Это ужас! Для людей вообще, не только для балерин. Ну вот, значит, вышла в тот день, станцевала спектакль, был даже успех. Так, подумала я, пустые ведра меня не берут. Я только зря нервничала. Ну, думаю, наверное, на меня все действует наоборот... Потом опять иду на спектакль, навстречу -- женщина с полным ведром...

--...Час от часу не легче...

--...Да. Страшнее только пустые ведра... Ну, думаю, все, мне сегодня крышка. И опять ничего! Вышла, станцевала, все получилось. И тогда я поняла, что у каждого... свои взаимоотношения с ЭТИМ. Кто-то только с правой ноги выходит на сцену, кто-то только с левой... Есть артисты, которые всегда идут на сцену одной и той же дорогой, не дай бог там какая-то декорация дорогу перегородит, это все, конец карьере! А декораций же много за кулисами! Очень неудобная примета. На «дорогу» я тоже себя проверяла. Специально иду на сцену всякий раз разными дорогами, сама себя испытываю. Ерунда все это, к тому же как-то не по-христиански. Человек сам себе создает проблемы.



-- Даже очень удачливые люди боятся потерять удачу...

-- Да. Ну и что? Сегодня есть успех, завтра -- нет. Возможно, завтра вообще ничего не получится. Это с каждым может случиться.

-- А вот зрительный зал -- это какое животное?

-- Всегда разное. Но не животное, а такое... атмосферное явление. В Париже во время последних гастролей Большого, когда я танцевала премьеру балета «Дочь фараона», был невероятный успех... Мы вышли на поклон, Пьер Лакотт, постановщик, тоже вышел с нами, зал безумствовал... Опустили занавес, зал продолжает скандировать. Занавес снова начали поднимать, и вдруг он застрял. На метр от земли. В зале... У них там просто извержение вулкана, все нас ждут, а мы стоим. Зрители поняли, что сломался занавес. Лакотт начал меня и моего партнера, Диму Белоголовцева, вот так вот выталкивать, чтобы мы пролезли под занавесом и вышли на поклон. А я вижу, что человек, который поднимает и опускает занавес, все время чего-то там нажимает на пульте... И мне вдруг стало страшно: что, если я под занавес полезу, а его в это время опустят прямо на меня. Он очень тяжелый. Тонны весит. Благодаря Лакотту мы все-таки оказались на сцене. И вот тогда я поняла, что такое «энергия зала». Это, как ветер, тебя обтекает, ты чувствуешь этот напор просто физически... Когда за тобой занавес открыт, энергия зала как бы растекается, а тут она вся -- прямо на тебя. Мне казалось, что я сейчас от нее просто упаду!



-- Барабанщик на рок-концерте может палочки в зал забросить. Балерине нечего бросать, кроме своих пуант...

-- ...Только их не бросают в зал, конечно. Обычно после спектакля поклонники просят пуанты, в которых я выступаю, и хранят их с моим автографом. Кстати, за спектакль одна пара у меня железно уходит -- протирается пятачок, на котором стоишь, там же материал тонкий... Каждый день новая пара.

-- Вспоминаете подружек из училища? У них семьи, наверное, дети уже.

-- У каждого свое счастье. Кто-то танцует, кто-то бросил балет, замуж вышел и сидит с детьми. Просто такая профессия -- либо семья, либо балет, часто надо выбирать... Это как спорт. Только в спорте важно, чтобы физическая форма была, а здесь еще -- эмоции нужны. Все время улыбаться. Или плакать... Надо, чтобы здесь (показывает), в сердце, светилось...

-- Мало кто способен понять такой образ жизни?

-- Почему? Вокруг меня, например, только те, которые понимают... Других нет.

-- А злость нужна балерине?

-- Бывает, на репетициях иногда устанешь... Совершенно ничего не хочется. И думаешь: может, сегодня только так, слегка позаниматься... В таких случаях мне мой педагог говорит: «Света, ты устала, может быть, сегодня вообще не будешь репетировать? Иди домой, завтра придешь...» Тогда меня берет злость, думаешь: ну, как я могла, сегодня вот пропущу, а завтра еще хуже будет, еще труднее, да как у меня мысль такая могла появиться. Другие пашут, а я... В общем, это такая здоровая злость, полезная. А так я незлой человек.

-- Профессия всегда оставляет отпечаток на человеке. Извините, пожалуйста, но вот балерины иногда очень смешно ходят...

-- Слушайте, но ведь в жизни они ТАК не ходят!.. Знаете, когда я иду по улице, в толпе, всегда сразу определяю: вот мальчик или девочка учится в хореографическом училище. И по походке, и по осанке, конечно же, но это даже не главное... У них просто особое выражение лица какое-то... Другое. И именно из-за этого и я, да и многие другие, думаю, в конечном итоге выбрали балет. Когда я только еще приехала поступать в хореографическое училище, то сомневалась, как-то даже не очень хотела, а мама мне сказала: Света, ну просто попробуй... Моя мама разбирается в балете -- она сама когда-то хотела быть балериной, но ее родители не рискнули отпустить в другой город... А у меня мама очень современная, мы с ней вообще, как подруги... Она беспокоится, конечно, за меня, но она совсем нестрогая... Ну вот. Пришли мы поступать в училище, и когда я увидела, как дети там все красиво ходят, все в таких красивых костюмчиках, у всех шеи лебединые, и еще они не проходили мимо нас, а просто проплывали, пролетали... Ну специально еще, конечно, перед посетителями... Но все равно меня все это очень привлекло. И я вдруг сказала: «Я тоже хочу стать балериной...»

В материале использованы фотографии: ФОТО ПРЕДОСТАВЛЕНО ПРЕСС-СЛУЖБОЙ БОЛЬШОГО ТЕАТРА,АНДРЕЯ БРОННИКОВА, ЮРИЯ ФЕКЛИСТОВА
При подготовке использованы: СТИЛЬ Марии ПУШКОВОЙ, МЕЙКАП Романа ИСАИЧЕВА, ПРИЧЕСКА Альбины ТРОЦЕНКОВОЙ

http://www.ogoniok.com/win/199813/13-52-55.html

ГАЛИНА УЛАНОВА: «Я НИКОГДА НЕ ВЕЛА ДНЕВНИК...»

Ольга ЛУНЬКОВА, Огонек, № 13, 30 марта 1998
фото Х. Христова, В. Киселева, архив «Огонька»



Теперь уже никто никогда не узнает, что скрывалось за скрупулезным перечнем спектаклей и партий, из которого, собственно, и состоит ее заветная тетрадь. Галина Сергеевна собиралась расшифровать это сама и описать все в книге, работу над которой намеревалась закончить через три года. Она просила, чтобы Господь отпустил бы ей еще три года (до 90 лет), для того, чтобы написать книгу. «И хватит, дальше жить уже как-то неприлично», -- шутила она.
Мы не успели напечатать при ее жизни это интервью. Теперь, когда великой балерины не стало, каждое ее слово наполняется особым смыслом, и появился соблазн дописать что-то из сказанного не для печати. Но мы решили ничего не менять и публикуем текст в том виде, в котором он был подготовлен в рубрику «Личные вещи».



Ко всем, кто интересуется ее персоной, в частности к журналистам, Уланова относится крайне настороженно. Правда, без раздражения. А может быть, просто умело это скрывая:

-- Что может быть интересно читателям «Огонька»? Эпизоды из моей жизни, мои секреты? Об этом я говорить не стану. Во-первых, потому что все это не так-то просто, и в двух словах в интервью об этом не расскажешь. А во-вторых, я намерена писать книгу. Как хотите это называйте -- воспоминания, жизнеописание, мемуары -- вот для нее я и храню все то, что могла бы рассказать. Но не о себе лично, не о том, какая я, а о времени, вернее, о временах, в которые мне довелось жить. Я ведь родилась в Петербурге еще во времена Николая II, пережила Октябрьскую революцию, Отечественную войну... Так что рассказать есть что. А журнал -- это сиюминутное чтение в метро, чтобы время скоротать. Поэтому для журнала, наверное, нужно что-то более легкомысленное. Я обычный человек, живу обычной жизнью, не ангел, крыльев у меня нет.

Но ведь есть кто-то или что-то единственное, кому (чему) доверяешь, если не все, то многое. Люди? Близких людей у нее теперь нет. Три года назад умерла Таня -- наверное, единственный по-настоящему близкий человек в ее жизни, которая была для Улановой как дочь. «Ей было чуть за шестьдесят, -- говорит Галина Сергеевна. -- Жить бы еще могла. Теперь она за мной оттуда наблюдает». Фотография Тани стоит у нее на тумбочке в гостиной, и Уланова призналась, что почти каждый вечер беседует с ней, рассказывая о том, что произошло в течение дня.

-- Таня для меня теперь стала как бы судьей, я чувствую нашу духовную связь даже теперь, после ее смерти. Она за мной наблюдает. Вы скажете, что это бред, но мне все равно, что вы об этом думаете. Я это чувствую.



Ее мужчины, мужья? Были, конечно. Но как показывает жизненный опыт, это явление приходящее и проходящее. И Галина Сергеевна не слишком-то охотно об этом распространяется. Почему?

-- Моя личная жизнь не нужна человеку в метро. Понимаете? Ведь в жизни все не так просто, и если говоришь о чем-то, о каком-то отдельном эпизоде, то надо добавлять еще долгую предысторию, надо пояснять, когда, с кем, почему и как. Это ведь интимные вещи, об этом не расскажешь. Мы долгое время прожили с Завадским, но жили мы, будучи в браке, порознь -- он в квартире у мамы, а я здесь, на Котельнической. И это не потому, что нам было неинтересно друг с другом, наоборот -- два творческих человека только так, на мой взгляд, и могут существовать. Он приходил ко мне, чтобы отдохнуть. Мы даже мало разговаривали, он просто садился в кресло напротив телевизора и долго смотрел его. Ему было достаточно просто моего присутствия. Опять, это всего лишь эпизоды. Наша жизнь состояла из его работы и моей работы. Трудно говорить об этом, это мое, интимное.

У нее часто проскальзывают слова «интимные вещи», то есть очень личные. Многое и многих она характеризует именно этим прилагательным и не пускает любопытствующих дальше -- все, нельзя, это уже разговор об интимном...

Самая большая тайна легендарной балерины XX века -- ее дневник. Первую запись в этой толстой тетради в прочном (теперь уже таких не выпускают) дерматиновом переплете Уланова сделала в 1928 году, едва закончив школу имени Вагановой в Ленинграде.

-- Я начала вести эту тетрадь, потому что в моей жизни начался новый период. Детство закончилось, и что будет дальше, абсолютно непонятно -- возьмут ли меня в театр, не возьмут, как вообще сложится жизнь... Но я вас разочарую -- это не дневник. Дневников я не вела никогда в жизни. В этой тетрадке перечень, где, когда и что я танцевала. Для меня это важно. Вот я посмотрю записи: такой-то такой-то спектакль в таком-то году, и тут же вспоминаю сопутствующие обстоятельства. -- Вот так легко и просто Уланова развеяла в пух и прах миф о таинстве этой старой тетради в зеленом переплете, любовно перевязанной красной ленточкой.

-- Галина Сергеевна, а когда вы сделали последнюю запись?

-- Последнюю, наверное, я еще не сделала. Продолжаю записывать дорогие для меня вещи -- стихи.



Нет, отнюдь не любимые строки любимых поэтов. Эти стихи посвящены ей. Авторы их -- знакомые и незнакомые люди. Кто-то видел ее на сцене, с кем-то судьба свела во время гастролей или отдыха.

-- Эти стихи исполнены любви. Но не подумайте, пожалуйста, что с этими людьми у меня обязательно были амурные отношения. Очень часто те, кто их писал, представляли меня такой, какой они хотели бы меня видеть. Хотя на самом деле все было иначе. И я другая. Но, что поделать, воображение художника не знает границ. Вот, тут один товарищ, с которым мы встречались на отдыхе, почему-то слишком меня опоэтизировал и воспевает мой красный купальник как нечто божественное... Мне это непонятно, но это его взгляд на меня, его отношение, и поэтому я это храню, это ведь тоже часть моей жизни, пусть даже мимолетная и смешная.

Кстати, публиковать эти стихи в своей книге Галина Сергеевна не намерена. Категорически. Ни в коем случае. Потому что это, опять же, интимные вещи, их нельзя показывать никому и никогда.

Правда, она прочитала мне одно стихотворение, перебивая себя смешными комментариями, о том, как все было на самом деле. Но в журнале его публиковать не разрешила.

Опять: «Это интимное». Шлагбаум, дальше нельзя.

Человеку нужны тайны. Зачем? Потому что в закрытости -- определенная защита. «Я всю жизнь живу в шорах» -- так она сама себя определяет. Вряд ли это от безразличия или страха. Просто каждый находит удобную нишу для существования. Для кого-то это бесконечное скитание по душам и проблемам ближних, а для кого-то -- жизнь внутри себя. Для Улановой более приемлемо второе.

Она обожает бывать на природе, там где есть поле, лес и обязательно вода. Она разговаривает с деревьями и травой. И, наверное, это единственное, чему Уланова открывается полностью. А вода -- вторая страсть после балета. Мало кто знает, что Уланова мастерски управляет лодкой и байдаркой.

-- Я могу грести часами. Многие удивлялись, что я не устаю и умею держать лодку. Я одна уплывала далеко-далеко, направляла лодку в высоченные камыши и там ложилась в ней и подолгу смотрела в небо... Природа -- это то, что дает мне силы.

Она никогда не делала «подтяжек» лица. У нее на лице -- ее годы, ее жизнь. Она естественна и в этом прекрасна. Она всегда (кроме дома) ходит на высоких каблуках, каждое утро обязательно делает упражнения -- разогревается, растягивается. И признается, что теперь понимает и чувствует в балете гораздо больше, чем тогда, когда делала те же самые упражнения, готовясь к выходу на сцену.

Природа создала ее такой, что о фигуре не очень-то приходилось заботиться. Когда выступала, весила 50 кг, сейчас -- 45. «Сейчас я даже в лучшей форме», -- замечает Уланова. Она никогда не ела и не ест ничего жареного, только вареное. «Я и сейчас, с утра, прежде чем ехать в Большой на занятия, ем только одно яблочко. А приеду -- потушу себе кабачок, приготовлю что-нибудь легенькое. Мне много овощей привозят друзья, я никогда их об этом не прошу, просто сами звонят и говорят, что сейчас приедут, привезут мне чего-нибудь с дачи. А две недели назад я приехала из Большого и увидела у своей двери целое ведро клубники. Кто его оставил, понятия не имею, никто из знакомых не признается. Но я все равно благодарю этого неведомого человека...»



Курить? Когда-то она этим баловалась, для того чтобы поддержать фигуру, не располнеть. Но не втянулась.

Она сама готовит себе еду, сама делает уборку в этой огромной четырехкомнатной квартире (не каждый день с ведром и тряпкой, разумеется), сама выносит мусор и ходит по магазинам. Приходящей помощницы у нее нет.

-- Раньше меня берегли, -- смеется Уланова. -- Раньше у меня убирались. Но та женщина умерла, а кого-то приглашать и потом ходить за ним по пятам, говорить, где должен лежать нож, а куда поставить тарелку, нет, уж лучше самой все потихоньку делать.

И делает. Тихо. Медленно. Пусть где-то не стерта пыль, -- ее это не очень-то и волнует, пусть где-то в беспорядке свалены газеты и журналы, которые она привыкла читать на ночь. «Я одна, для кого мне чистоту наводить? Будут силы -- уберу».

Редкость -- она умеет слушать собеседника. Она никогда не перебивает, не упивается собственным монологом.

Сегодняшняя жизнь Галины Улановой лично у меня не вызывает ощущения сочувствия или сожаления. О чем? Казалось бы -- одна, годы... Ей есть чем заняться -- и вовсе не от скуки -- едва уйдя со сцены, она по сей день репетиторствует в Большом театре, допоздна читает, готовится писать книгу.

Она принимает как данность свое долголетие, но при этом не чувствует себя старухой. Она спокойно говорит о смерти, она не фонтанирует энергией и эмоциями по поводу и без повода, она не утомлена жизнью, несмотря на довольно-таки плотный рабочий график. Она спокойна и самодостаточна.

P.S. Прощаясь, Галина Сергеевна кивает на мой излюбленный черный свитер:

-- Как же вы так легко одеты, не холодно?

-- Я сначала вышла из дома, а уже потом поняла, что на улице не так тепло, как я это себе представляла, -- поясняю.

-- Замерзнете ведь. Постойте, я вам дам свою накидку, -- и я почему-то не отказываюсь. Она вынимает из шкафа моднейшую бирюзовую накидку, внимательно следит, чтобы я ее правильно надела (не абы как, а чтобы непременно закинула через плечо длинную часть воротника), сама закрепляет булавкой полы, чтобы не раздувал ветер... -- Все, теперь идите. Порядок!

Она провожает меня до лифта, и уже готовая войти в него, я напоследок спрашиваю:

-- Галина Сергеевна, так неужели эти ваши дневники никто никогда не читал и не прочитает?

-- Никто и никогда. Это умрет вместе со мной.

http://www.ogoniok.com/win/199809/09-46-49.html

ЦАРЬ-БАС В СТРАНЕ БОЛЬШЕВИКОВ

Екатерина ДМИТРИЕВСКАЯ, Огонек, № 9, 2 марта 1998


Шаляпин и его секретарь и друг Исай Дворищин.

В 1922 году по разрешению Совнаркома Федор Шаляпин уехал на гастроли за границу. Жизнь его в России при большевиках оказалась не слишком привлекательной: привычными стали ночные обыски с конфискацией постельного белья, столового серебра и, что показалось артисту наиболее оскорбительным, -- подарков от публики, реквизированы банковские вклады Шаляпина, московский дом «уплотнен»...

С гастролей он так и не вернулся. Триумф певца у западной публики давал ощущение независимости и позволил поправить материальное положение: например, купить пятиэтажный дом в Париже. Это раздражало советские власти, и в 1927 году, придравшись к вполне невинному поступку -- пожертвованию 5000 франков детям русских беженцев, -- его объявили пособником белоэмигрантов, лишили советского гражданства, звания народного артиста. Вернуть Шаляпина хотелось лично Сталину, который поручал вести переговоры об этом множеству людей, начиная со Станиславского и кончая родной дочерью Ириной, жившей в Москве. «Очень хотят тебя послушать Сталин, Ворошилов и др. Даже «скалу» в Крыму (Шаляпин в свое время купил там участок земли. -- Е.Д.) и другие сокровища возвратили бы тебе», -- писал ему Горький.


Шаляпин в гриме Мельника с участниками спектакля «Русалка».

Федор Иванович посулам не верил. Он был неплохо осведомлен о том, что происходит на родине, и прямо говорил, что не хочет попасть в Соловки или «стать жертвой несчастного случая».

В Париже шло прощание с телом великого певца, а в России, в «Известиях» от 14 апреля 1938 года появилась заметка за подписью известного певца Марка Рейзена: «В расцвете сил и таланта Шаляпин изменил своему народу, променяв родину на длинный рубль. Все его выступления за рубежом носили случайный характер. Громадный талант Шаляпина иссяк уже давно...»

В защиту Шаляпина выступил Валерий Чкалов. Известно, что он позвонил Рейзену и послал его матом. Видимо, прославленный летчик звонил не только певцу, потому что в «Известиях» появилось опровержение, в котором вину за «выражения о творчестве Шаляпина, недопустимые в советской печати», свалили на одного безвестного сотрудника газеты.

Официально о Шаляпине не полагалось вспоминать вплоть до конца 50-х, до «оттепели». Хотя в домах люди хранили и пластинки с голосом великого певца, и его фотографии.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - х х х - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Очень личное

Шаляпиным я был «ушиблен» с юности. В начале 50-х, еще Сталин был жив, встретил я Шаляпинского фаната, который не только сам уцелел, но и сохранил пластинки с Шаляпинскими записями

Вячеслав Константинович ОРЛОВ, Москва


У себя дома, на Пермской улице. Санкт-Петербург, 1911 г.

Когда я Шаляпина наслушался, то Михайлов, Рейзен и другие басы для меня, во-первых, поблекли, а во-вторых, думаю, они все боялись хоть чуть-чуть шаляпинскую интонацию напомнить. Понимали, стало быть, не только искусство, но и нашу жизнь. В начале 60-х уже не только имя Шаляпина стали упоминать по радио, но даже голос его изредка звучал.

Жил я тогда в Кунцеве -- еще не в Москве, а Московской области. В одной из автобусных экскурсий по столице (была такая форма поощрения ударников комтруда) автобус вдруг остановился у одноэтажного домика на Садовом кольце. Стоял душный летний вечер, многие окна были открыты. И вдруг звонкий крик мальчишки, лежащего животом на подоконнике: «Мишка, иди сюда, нас опять смотреть приехали!» Молодая экскурсоводша объяснила: «А вот дом, в котором до революции жил Шаляпин. Сейчас он разгорожен на комнаты, в нем живет 130 человек. А в одной из комнат -- его первая жена с детьми. Когда-нибудь здесь будет музей Шаляпина. Поехали...»


Шаляпин -- Мефистофель на сцене Народного дома.

А как это место найти, спрашиваю, если я захочу сюда приехать? Отвечает: метро «Арбатская», видите это большое здание? Это американское посольство, дом Шаляпина рядом.

В воскресенье я поехал к дому Шаляпина -- посмотреть, постоять, вздохнуть... Из метро «Арбатская» -- прямиком к справочному киоску, протянул две копейки: «Как пройти к американскому посольству?» Реакция была мгновенной -- высунувшись из окошка, киоскерша закрутила головой, явно ища милиционера. «Таких справок мы не даем, но это недалеко...» Она как-то задергалась, пытаясь быстрее отпереть дверь и выскочить из будки. Увидев, как странно смотрят на меня стоящие в очереди, я бросился в какие-то переулки. Пробежав минуты две, вдруг выскочил на Садовое кольцо. Гудки, скрип тормозов, пулей влетаю на противоположный тротуар... И упираюсь носом в дом Шаляпина. Отлично! Нашел сам -- и быстро!


В столовой петербургской квартиры Шаляпина. Среди гостей А. Куприн, К. Коровин. Справа от хозяина -- И. Дворищин.

Отдышавшись, осматриваюсь. Заурядный старый дом -- тротуарный асфальт уже выше порога входной двери. Выходит молодуха, спрашиваю: знает ли она жильцов -- жену и детей Шаляпина? «Я уж после войны вселилась, слышала о таких, но детей у них нет, все взрослые. Артист, что ли, знаменитый?» Рядом с дверью замечаю маленькую афишку -- театральный музей им. Бахрушина организует прослушивание великих певцов. Певец -- дата, певец -- дата... А что это приписано от руки? Ага, вот... Ф.И. Шаляпин. И дата. Надо ехать.

Подошел день прослушивания. После работы едва успеваю к началу. В зале нас едва три десятка. В красном углу на этажерочке -- крохотный белый бюстик Шаляпина. Ведущая: «сейчас мы прослушаем... исполнение сопровождается демонстрацией диапозитивов...» Она взмахивает рукой. Но с первого ряда медленно поднимается крохотная наглаженная старушка. В руке у нее одна гвоздичка. Она пускается в путь. И кладет гвоздичку к бюстику. Мы, заднескамеечники, встав рассмотреть, что происходит, уже не садимся, зачарованные увиденным. Ведущая дает отмашку, механик включает картинку. Я впервые вижу это. Безумный Борис Годунов, упав на колени и судорожно ухватившись за поваленную скамью, дико смотрит то ли на нас, то ли куда-то поверх наших голов. Это не театр, Годунов настоящий, все настоящее. Это мы -- театр. Но звука все нет, в аппаратуре что-то не ладится. Напряжение от картинки стало невыносимым. И вдруг тихие рыдания. Наконец пошел звук. Смерть Дон-Кихота, на французском.

В том же 60-м году вышла книга Шаляпина «Страницы из моей жизни». Перечитываю ее каждый год. А в 90-м ее переиздали. И как специально отметили издатели, «без купюр». Семимильными шагами, Федор Иванович, идет Россия к демократии!

http://www.ogoniok.com/win/199807/07-52-54.html



АЗБУКА ЮРИЯ БАШМЕТА

"ОГОНЕК", № 07, 16 февраля 1998
Составил Сергей ПИЧУРИЧКИН
Фото Л. Шерстенникова



АЛЬТ. Из животных мне всегда нравились собаки. К кошкам я относился холодно. Однажды нам подарили котенка -- крохотный прелестный голубой клубочек, погибающий от голода, которого мы долго пичкали молоком из соски, после чего он выжил и довольно долго жил с нами. Конкретно этого котенка я очень любил и лишь немногим лучше начал относиться к кошкам вообще. Примерно такая же аналогия с альтом. Я не могу сказать, что я вообще не люблю альт как разновидность музыкальных инструментов, но по-настоящему я хорошо отношусь лишь к своему альту. Он мой уже много лет, с ним налажена какая-то потаенная связь: иногда он обижается, иногда отвечает пониманием. С первых дней у нас с ним сложился «марьяж». С 1758 года он прожил огромную жизнь, донеся до меня шлейф чистой энергии мастера, исполнителей, игравших на нем до меня.

АМЕРИКА. Нет ничего страшного в том, что мы постоянно открываем Америку. Не важно, что до тебя это делали десятки, сотни, тысячи людей. Открывая Америку, мы прежде всего открываем себя.

БАХ. В Бахе есть все. И Шуберт, и Моцарт, и Бетховен, и Чайковский, если хотите. Все стили музыки лежат в зерне Баха.

ВЕРНОСТЬ. Качество, которое я ценю выше всего в жизни. Так сложилось, что слово «предательство» мне хорошо знакомо. И чем лучше я познавал его, тем сильнее ценил верность.

ГЕНИЙ. Человек, прошедший по некоторому замкнутому кругу. Будучи в своей области совершенным, он помнит и чувствует, что 2х2=4. Пройдя путь до высшей точки, он возвращается к сути: говорит о жизни и смерти, о любви, о вечных человеческих ценностях.

Гений -- понятие относительное. У Вересаева есть две книги -- «Пушкин в жизни» и «Гоголь в жизни». Первая читается, как в детстве «Три мушкетера», -- герой обворожительный, оторваться невозможно. Пушкин становится героем романа, кем он, собственно, и был в жизни. Когда читаешь о Гоголе, который, безусловно, тоже гений, романа не получается. Гений Гоголя выглядит как бы «тяжеловеснее», менее прозрачным, в него не влюбляешься. Журналисты часто ставят рядом слова «гений» и «Башмет». Я к этому спокойно отношусь. Глупо говорить, что я с этим согласен. Не менее глупо -- сказать, что это абсолютная чепуха.

ГИПНОЗ. Раньше я позволял себе время от времени эксперименты с воздействием на психику других людей. Еще в школе помню один случай с учительницей, которую не любил. Мы шли друг другу навстречу по длинному коридору, полностью лишенному каких-либо выступов или впадин. Мне очень захотелось, чтобы она меня не увидела. Прижавшись к стене, я как бы послал некий сигнал, чтобы она меня не заметила. Поравнявшись с местом, где я стоял, она меня не видела. В этот момент я как бы расслабился, шагнул учительнице навстречу. От испуга она выронила папку бумаг, которые несла. Месть была ужасной.

Несколько раз я тренировался на массовой аудитории. Раньше в парках курортных городов проводились сеансы массового гипноза. Иногда удавалось, иногда нет. Но это довольно страшное состояние.

ДЕВИЗ ЖИЗНИ. Настоящее должно быть настоящим.

ДЕНЬГИ. Мне повезло: я получаю деньги за занятие своим любимым делом. Деньги приятно иметь, они дают свободу и возможность заниматься творчеством, но я достаточно часто играю благотворительные концерты, поэтому упрекнуть меня в скупости, думаю, нельзя. С бизнесом мне никогда не везло, но столько, сколько нужно для нормальной работы, для того чтобы учились дети, не бедствовала семья, у меня есть.

ДОМ -- это своеобразный баланс к скитаниям. С одной стороны, основной стержень -- музыка, а с другой -- дом. Точка отсчета. Москва -- точка отсчета творческой жизни: Большой зал консерватории, Консерватория.

ДРУЗЬЯ. Люди, чье отношение к тебе не зависит ни от ситуации, ни от должности. У меня не много друзей, но они давние. Это те люди, о которых я без боязни могу сказать, что они придут ко мне в любую минуту, если я их об этом попрошу. Но для этого должно случиться что-то действительно «из ряда вон...».

ЗРИТЕЛЬ. Прав был Высоцкий, говоря на концертах, что ему зрители нужны, может быть, еще больше, чем он им. Не хочу ничего выдумывать, чтобы показаться оригинальным и честно признаюсь, что слушатель для меня очень важен. Он соучастник -- хотите праздника, хотите преступления. Мы единое целое, и его мнение мне очень важно.

ИНТЕРВЬЮ. Мне это интересно как сам процесс обмена информацией. В момент диалога могут возникнуть свежие мысли, свежие ощущения, четкие формулировки. Интервью чем-то напоминает посиделки «за бутылочкой водки», когда возникает некий полет двух фантазий и рождается что-то третье. Я не вижу препятствий вести разговоры на самые серьезные темы с любым человеком. Каждый из нас с рождения имеет в себе запас знаний, и начитанность здесь вовсе не обязательна.

КОНЦЕРТ без аплодисментов. Это концерт, к которому музыканты идут всю жизнь. Я его сыграл во Франции. С самого начала я попал в некий поток, в невероятное напряжение, словно два пальца сунул в розетку. Я ощущал себя одновременно в трех лицах -- и исполнителем, и слушателем, и неким энергетическим облаком, связывающим этих двоих между собой. Единственной мыслью было -- только бы не сбиться с колеи, в которую попал. Мне словно в первозданности открылось зерно произведения, которое я исполнял. Когда я закончил, зал не проронил ни звука. В полной тишине я покинул сцену. Трое суток после этого концерта болел неизвестно чем. Круглосуточно лежал, не в состоянии ни есть, ни что-либо делать.



КРИТИКА. Я не устаю от похвалы, поскольку критиковать себя могу гораздо сильнее, чем любой критик мира. У нас разные критерии. Вот если бы критики играли так, как я, у них было бы право критиковать. Но если бы они играли, они бы уже не критиковали, а начали понимать без слов многие вещи. Представляю, какой бы бессмыслицей выглядело мое желание написать рецензию на выступление Ростроповича. А кто-то это себе позволяет. Я не против критики, но у большинства ее представителей очень часто отсутствует элементарное воспитание и уважение к человеку, о котором пишут. Они не понимают, как слово может ранить творческого человека. Несколько лет назад была опубликована уничижительная статья о Ростроповиче, совсем недавно буквально так же «размазали по стенке» Спивакова. Критиковать можно и нужно, но надо осознавать как. Если человек десятки лет собирает полные залы, мир его признал, значит, он чего-то да стоит. Одна молодая критиканша упрекнула Ростроповича в том, что раньше у него были советские награды, он получал призы, а теперь это якобы чернит его прошлое. Я бы на месте маэстро спросил у этой молодой «писюшки» где она была в то время, когда он получал награды. Что мы, мазанные, если жили в этом мире?

МАМА была непоколебимым источником веры в меня. Веры, которая, проникая через любовь, оберегала, давая огромные силы для пути вперед. Она являлась критерием правды и неправды, настоящего и не настоящего.

МУЗЫКА. Сказать, что музыка -- это все, значит сказать, что больше меня ничего не интересует, и детей у меня бы не было. Есть фанаты, которые живут только музыкой. Я тоже фанат своего дела, но мне кажется, что для дела лучше, когда твой кругозор, сфера деятельности шире, чтобы было откуда черпать новые ощущения, новые силы.

ОТРОЧЕСТВО. Когда кто-то заявляет «ненавижу годы, когда учился в школе», меня передергивает. Это все равно что сказать -- я себя ненавижу в это время. Этот период не ограничивается только рамками школы, в нем случалось много хорошего.

ПОДАРКИ. Мне трудно дарить подарки. С одной стороны, у меня есть все необходимое, с другой -- я капризен в своих желаниях. Кроме того, я могу себе позволить дарить такие подарки, равноценно которым никто не может ничего предложить. К последнему дню рождения сделал сам себе подарок -- купил в Израиле картину, повешу в гостиной. После знакомства с автором оказалось, что он нарисовал целую «музыкальную» серию, которая начиналась с моего портрета, рисованного им в Киеве.

ПОЛИТИКА. От того, какой сейчас президент стоит во главе государства, не зависит моя трактовка и исполнение сонаты Шуберта. Не зависит мое исполнение и от того, кто из политиков сидит в зале.

РАЗУМ И ЭМОЦИИ. Безусловно, я эмоциональный человек, но разделять эти два понятия не стану. Можно сказать, что я за душевный разум. Постоянно находиться в этой гармонии сложно, но к ней надо стремиться, уравновешивая обе категории.

СТРАХ является неким носителем информации, научившись расшифровывать которую начинаешь лучше разбираться в себе. У меня не бывает страха перед чем-то конкретным и осязаемым. Время от времени внутри появляется страх чего-то неопределенного, почти животный страх перед неизвестным. И чем больше я постигаю себя, тем реже он возникает.

СУДЬБА. Я верю в судьбу. Кроме генов, которые передаются от родителей, существует некоторая космическая генность, которая от родителей не зависит. Судьба -- это пересечение этих двух линий -- родительской и некой силы свыше.

СИЛА СВЫШЕ -- некая тайна, которой не дано познать, да и не нужно. Это ящик, комплекс неких составляющих, данных, в которых заключено все, для чего мы рождаемся, в который лучше не соваться. Если человек чувствует эту данность свыше, чувствует ее, верит, то от Бога приложится.

СЦЕНА. Это не есть результат многочисленных репетиций. Сцена -- самая горячая точка длительного творческого процесса собственного роста. Сама ситуация сценическая плюс обмен энергией, публика, ответственность сконцентрированы до такой степени, что вся проделанная домашняя работа подытоживается. Никогда нельзя сказать: все, произведение готово, я могу выйти на сцену.

СЧАСТЬЕ. Счастливый человек -- это я.

УДОВОЛЬСТВИЕ. В глобальном смысле это полезность и знание, что ты можешь подарить другим людям удовольствие своим существованием. В бытовом смысле удовольствия те же, что и у большинства -- «попарить ноги в ванной», поиграть в бильярд, выпить с друзьями водочки.

УЧИТЕЛЬ. Быть учителем -- редчайший дар. Это не просто человек, поделившийся профессиональными секретами, -- это человек, который как бы проникает в ученика, в его мир и, уже исходя из характера данных ученика, смотрит на мир его глазами и приходит к решению того, что нужно для совершенствования ученика. Главное -- поставить вопрос. Обучить приемам механическим не проблема. Мне везло на учителей. Зоя Мерцалова, Федор Дружинин. Это с профессиональной точки зрения. Если с более глубокой, то многое давали общения с Рихтером. Жена у меня -- потрясающий музыкант с отточенным чувством, давшая мне многое. Никита Михалков для меня был этим источником глубинного понимания.

ЦЕЛЬ. Недостижимых целей нет -- я давно это понял. Если я очень чего-то захочу, всевозможные силы начинают стягиваться ко мне, помогая добиться всего что угодно. Единственное условие -- мое искреннее желание.

ЭГОИЗМ. Не такое уж это и плохое качество, как принято считать. Эгоизм бывает позитивный и негативный. Если я занимаюсь и все остальные разговоры, встречи -- важные для кого-то дела -- отставляю в сторону, понимая, что потом смогу подарить удовольствие аудитории в сотни раз большей, -- это эгоизм позитивный. Даже если человек обидится. А если от моего эгоизма нет пользы никому вообще, в том числе и мне, значит, этот эгоизм негативный.

http://www.ogoniok.com/win/199804/04-47-49.html



БОЛЬШОЙ ТЕАТР ПОМИРИЛСЯ С МАРИИНКОЙ.
А Барышников -- нет

ОГОНЕК", № 04, 26 января 1998
Ольга ГЕРДТ
Фото Sipa Sel, Д. Куликова, ИТАР-ТАСС

27 января -- начало обменных гастролей балетных трупп Большого театра и Мариинки



Гастроли Мариинского театра на сцене Большого пройдут с 27 января по 8 февраля. Это первые обменные гастроли между Большим и Мариинкой с 1976 года. Неужели конец «холодной войне» двух балетных столиц? Неужто мир?

Одно из самых забавных балетных преданий об отношениях двух театров относится к началу прошлого века. Питерской гастролерше, приме Елене Андреяновой бросили на сцену Большого театра дохлую кошку с запиской на шее: «Лучшей балерине». Из ревнивых опасений, что питерская звезда посягает на лавры московской любимицы, балерины Екатерины Санковской.

Сегодня, конечно, до таких крайностей не доходит. Утверждается Большой, утверждается Мариинка. К счастью, бескровно. Москва все еще пребывает в уверенности, что кадры куются в Питере, а утверждаются в столице. Петербург настойчиво борется с этим стереотипом.

Двадцатый век Мариинку, кажется, только истощал. Вывез весь цвет русского балета Дягилев -- Нижинского, Павлову, Карсавину, Фокина. Кого не успел соблазнить Дягилев -- выставили большевики. Уехала лучшая русская Жизель Ольга Спесивцева, эмигрировала Матильда Кшесинская, вместе с пресловутыми бриллиантами, которые только ей дозволено было носить на сцене -- порой в ансамбле с платьем нищенки или простушки. Через много-много лет другая беглянка (уже из Театра имени Кирова), Наталья Макарова, встретится с Матильдой Феликсовной где-то в заграницах. Запомнит почти девяностолетнюю женщину с лукавым взглядом, любительницу поговорить и выпить водочки. Театр, оставшийся без «белой кости», назовут Кировским (дай бог памяти объяснить сегодня детям, кто же это).

Новое поколение, хорошо выученное в школе Вагановой, начнут приворовывать для Большого театра. Все лучшее должно быть в главном театре страны. От Галины Улановой до главного новатора-консерватора Юрия Григоровича, поставившего свою «Легенду о любви» именно в Мариинке.

Любопытно, что вплоть до восьмидесятых -- скандального бегства Александра Годунова, артисты Большого не рисковали покидать родину. Бежали из Мариинки. Сбежал Нуреев, остался на Западе Барышников (уже получивший «золото» на первом Международном конкурсе артистов балета в Москве), покинула родину божественная Наталья Макарова. На международном балетном рынке погоду долго делали эти трое. Как некогда цвет первой волны русской балетной эмиграции. Но были и другие.

Откуда только силы брались у этого театра возрождаться и возрождаться? И ковать балетные кадры все на той же воспетой всеми эмигрантами улице России?

Имя «Мариинка» вернулось естественно, а с ним и древняя конкуренция двух столиц. Сначала на какой-то из первых постперестроечных балетных конкурсов (на которых Григорович, как правило, отсматривал кадры для своего театра) делегация из Питера просто не явилась. А Григорович все еще управлял Большим театром и международным конкурсом, на котором решались все политически важные балетные вопросы. Не с этого ли момента престиж конкурса начал падать? А с ним и авторитет официального центра?

На гастролях в Москве 1989 года Мариинский театр «выставили» на сцену Кремлевского Дворца съездов. В «Лебедином озере» там танцевала восхитительная Галина Мезенцева. В «Тенях» из «Баядерки» -- Алтынай Асылмуратова. В «Витязе в тигровой шкуре» -- Фарух Рузиматов. Все достойны лучших сцен мира. В Большом это понимали, но надо же было показать, кто в доме хозяин.

Запомнил то моральное унижение театр или нет, но когда в прошлом году Мариинскому балету для участия в «Золотой маске» предлагались то сцена КДС, то театр Станиславского -- согласия не последовало. Пришлось московским членам жюри тихо-мирно сесть в поезд и последовать в Санкт-Петербург -- любоваться лучшим спектаклем Мариинки «Хрустальным дворцом» (или «Симфонией до мажор») Дж. Баланчина.



За время, прошедшее с последних гастролей Мариинки, все изменилось. Из Мариинки ушли старые хозяева -- руководство оказалось замешанным в историю со взятками, и Олег Виноградов отошел от дел, так же как и главный Большого. Мариинку возглавил дирижер с мировой славой Валерий Гергиев, балетную труппу -- танцовщик Махар Вазиев. Большим руководит Владимир Васильев, пока с трудом выводящий театр из кризиса. Репертуарная политика Мариинки, свободной от диктата какого бы то ни было главного балетмейстера, кажется более грамотной и продуманной. Два главных театра страны пытаются заново утвердиться как балетные центры, независимые друг от друга.

Обменный репертуар прекрасно отражает ориентиры двух столиц. Мариинка привозит нетронутые, годами идущие редакции старых балетов -- «Лебединое озеро», «Пахита», «Баядерка», «Жизель». Советскую классику -- «Бахчисарайский фонтан». И гордость Мариинского театра -- «Симфонию до мажор» и «Шотландскую симфонию» Дж. Баланчина, «В ночи» Дж. Роббинса -- спектакли, демонстрирующие, как сильно Мариинка стремится интегрироваться в европейское балетное пространство.

Большой театр, напротив, покажет Петербургу заново отреставрированную классику. Далекое от канонической редакции «Лебединое озеро» В. Васильева, слегка подновленную «Жизель» (в костюмах от Живанши и декорациях С. Бархина и впрямь посвежевшую) -- спектакли во всех смыслах от петербургских традиций не зависящие. Самобытные. Визитные карточки «нового московского стиля» Большого театра.

Как видно из афиши, Питер хранит верность концепции «театра-музея». Недавние пробы молодых хореографов вроде «Весны священной» и «Свадебки» И. Стравинского в гастрольную программу не попали. Москва же, предлагая питерцам свои «домашние радости» -- балеты Алексея Ратманского «Сны о Японии» и «Прелести маньеризма», снова рискует, но пытается заслужить репутацию театра, в котором поощряют молодежь.

Но удивлять друг друга обе столицы будут прежде всего новым поколением артистов. Которых теперь не обязана одалживать Москве Мариинка. А Москва наконец может рассчитывать на собственные силы, не комплексуя по поводу «культурных корней». Хотя раздельность обучения все-таки сказывается: Питер гордится новым поколением звездных танцовщиц -- У. Лопаткина, Д. Вишнева, С. Захарова, М. Думченко... Москва скорее берет реванш солистами -- А. Уваров, С. Филин, Н. Цискаридзе, А. Ветров...

Танцевать за Мариинку будет Игорь Зеленский, солист Лондонского Королевского балета и баланчинского «Нью-Йорк сити балле». Может быть, времена премьеров, которым не хочется возвращаться в родной театр, прошли.


27 января -- 50 лет Мише БАРЫШНИКОВУ



Лед между двумя балетными столицами, кажется, растаял. Между Барышниковым и Мариинкой -- нет.

Кажется, ему принадлежит знаменитая фраза: «Я -- гражданин своей работы».

Самому упрямому из всех балетных невозвращенцев исполняется пятьдесят. Из них 24 года прожиты вне России. Его звали вернуться. Несколько лет назад, когда Мариинка осталась без хозяина, ему даже предлагали возглавить театр. Он отказался. Так и живут -- Мариинка без Барышникова. Барышников -- без Мариинки.

Всегда поражала незатейливость балетных биографий. Слишком рано -- в школу. Слишком важно -- в какой театр попадешь. Слишком рано -- на пенсию. У Барышникова начиналось, как у всех. Если бы однажды, во время гастролей в Канаде, вместо того чтобы отстаивать «честь советского балета», не опозорил его постыдным бегством -- через толпу поклонников у театрального подъезда к поджидавшей его машине. Ему было уже двадцать шесть, а все еще только начиналось.

В этих балетных судьбах -- Барышников, Макарова, Нуреев, -- поражает одно. Они не просто сбежали, они выскочили из своего времени, как из тюрьмы, где за три года протекает один. Сегодня, когда Барышников не желает возвращаться -- хоть на минутку, хоть на вечерок, ради того чтобы публика увидела, что он есть, -- его можно и нужно понять: он в другом измерении, другом времени, другой реальности. Как тот эйнштейновский то ли Боб, то ли Роб, улетевший на сверхскоростной ракете и потому оставшийся молодым, в то время как его брат-близнец (то ли Роб, то ли Боб) стареет как дурак на земле.

Ему пятьдесят, а в России для танцовщика это либо старость, либо маразм. Творческое бессилие и симпатичное брюшко. А он все еще молод, красив, он все еще танцует. Кажется, никто из балетных невозвращенцев не сумел так удачно распорядиться временем, как он. Сделать блистательную карьеру танцовщика, возглавить «ABT» (одну из двух наиболее знаменитых американских балетных трупп), сниматься в кино и играть в драматическом театре, стать одним из самых удачливых бизнесменов и национальным героем, американской легендой -- не надо фамилии, достаточно произнести «Миша», и все знают, о ком идет речь. У него четверо детей -- роскошь, которую мало кто из балетных может себе позволить. И, да, почти безупречный, как считают американцы, английский.

Сначала Барышников бежал из Мариинки. Потом из классики. Из традиционного балетного театра. Лет десять назад это считалось бы двойным предательством родины. Которая мало того что Родина -- еще и цитадель классического балета. Он танцевал неоклассику у Баланчина, на него поставила свой знаменитый балет «От пробы к делу» Твайла Тарп, снимался в фильме «Барышников на Бродвее» с Лайзой Миннелли, как искусствовед комментировал историю танцующего Голливуда. После сорока, когда классическому танцовщику пора остановиться, для него снова все только началось. Модерн Марты Грэм и Меридит Монк. Провокационное сотрудничество со скандальным хореографом Марком Морисом, поставившим для него балет «Выпей за меня одними глазами». И, конечно же, его знаменитая модерн-труппа «White Oak» -- «Белый дуб». Публику, кажется, шокирует новая ипостась «Миши» -- она не может забыть его классические пируэты.

Но похоже, Барышников стал убежденным модернистом. К своему выбору он относится совершенно серьезно и собирается переубедить публику: «Лично я потерял интерес к классическому танцу. Классические постановки я смотрю теперь только со своими детьми. Репертуар XIX века вызывает у меня просто сказочную скуку! Мне кажется, того же мнения придерживаются 80 процентов танцовщиков. Я решил заняться другим балетом» .Модерн выбрал не от немощи, не потому что стал стар и не потянет классику. Атлетическому телосложению Барышникова можно позавидовать. А потому, что может себе это позволить. Зарабатывая на жизнь другими способами -- духами «Миша», рестораном «Русский самовар», всякими там фабриками, заводами и пароходами.

Упорно невозвращающийся Барышников все-таки не позирует. Скорее всего он все еще уверен, что его здесь не поймут. В России не настолько свободны и богаты, чтобы позволить себе такую роскошь, как танец модерн. Барышников же давно выбрал ту территорию, к которой сегодняшняя Мариинка только приближается. Он опередил время, он опередил нас. А кому охота возвращаться в прошлое?

На фотографиях последних лет Барышников выглядит взрослым и серьезным. И следов нет того улыбчивого очаровашки, образ которого транслирует американский масскульт. Наверное, он изменился. И сбежал уже в третий раз -- от участи стать попсовым идолом. Которой не избежал Нуреев. Богатейший из балетных артистов. Бедность настигла его в лице пошлости. Барышникова -- нет. Ни на своем прошлом, ни на своей ностальгии он никому не позволяет сделать ни копейки. Словно говорит: «Я не ваш бизнес». Не ваше дело. И это уже по-американски.

Накануне пятидесятилетия он приехал в Ригу. Сын русского офицера-оккупанта. Навестить могилу матери, которой лишился в одиннадцатилетнем возрасте. Она покончила с собой. Такой факт способен изуродовать любую биографию. Но только не Барышникову. И когда он танцевал в Риге -- танцевал для нее. Других долгов у Барышникова нет.

В училище его, как всех, привела все-таки мама...

http://www.ogoniok.com/win/199843/43-28-31.html

ДЕЛО НУРЕЕВА: ВЕРСИЯ КГБ

«ОГОНЕК», № 43, 26 октября 1998
Борис СОПЕЛЬНЯК
Фото: FOTObank/REX

Об отказе Рудольфа Нуреева вернуться на родину известно достаточно много. Много, но не все. Ведь на него было заведено уголовное дело, а затем состоялся суд, который приговорил Нуреева к семи годам лишения свободы. И это -- по минимуму. На самом деле «за измену родине» Нурееву грозил расстрел

СКАНДАЛ В ЛЕ БУРЖЕ



О совершенно неожиданном поступке Нуреева сразу сообщили все ведущие газеты Запада: «Артист балета прыгает к свободе». На самом же деле в те дни Нуреев руководствовался только одним -- страхом, жутким страхом. Так что выбирал он не в политическом, в чисто физическом смысле слова -- не хотел жить за решеткой.

Началась провалившаяся операция 15 июня 1961 года, когда в посольство СССР во Франции вызвали директора театра Георгия Коркина и сотрудника КГБ Виталия Стрижевского, который числился заместителем руководителя гастрольной поездки.

Вот что рассказал об этом следователю сам Коркин. Кстати говоря, в Большой дом на Литейном он явился уже как бывший директор. И хотя Георгий Михайлович в цепочке безответственных лиц, занимавшихся вывозом Нуреева, был самым последним, наказали, как водится, прежде всего «стрелочника».

-- Гастроли в Париже заканчивались 15 июня, а 16 утром мы должны были вылететь в Лондон. И вдруг в последний день пребывания во Франции ни свет ни заря меня вызвали в посольство. Именно вызвали, а не пригласили! Вместе со мной затребовали и Стрижевского. Примчались, ждем... Я-то думал, что будут хвалить за успешные выступления, а нам объявили, что есть решение Москвы (именно так и сказали -- Москвы, а не министра культуры или кого-либо еще) о немедленном откомандировании Рудольфа Нуреева в Советский Союз. Я пытался возражать, говорил, что Нуреев блестяще танцевал в Париже, что о нем писали все французские газеты, что его с нетерпением ждут в Лондоне, что его отсутствие скажется на выступлениях всей труппы, но мне в категорической форме заявили, что это решение окончательное и обсуждению не подлежит. Мне было предложено объявить об этом решении в аэропорту, в тот момент, когда вся труппа будет проходить паспортный контроль перед посадкой на лондонский самолет. Я считал, что это неразумно, что это не только повергнет в шок самого Нуреева, но и может вызвать международный скандал -- ведь вокруг огромное количество иностранцев, и мы не в Шереметьево, а в Ле Бурже. Но меня никто не слушал.

Рано утром вся труппа отправила свой багаж на лондонский рейс, среди прочих были и чемоданы Нуреева. В них, кстати, ничего не было, кроме театральных костюмов и... игрушек. Да-да, детских игрушек! Судя по всему, в родительском доме их не хватало, и теперь Рудольф восполнял для себя этот недостаток.

Перед выходом на летное поле я вызвал Нуреева из очереди и сказал, что его срочно отзывают в Москву для участия в очень важном концерте. С ним летит один из администраторов, переводчица и двое рабочих сцены. «Этого не может быть!» -- воскликнул Нуреев. Ему сразу сделалось плохо, он сильно побледнел, ослаб и едва не упал. Подбежали наши люди, стали его успокаивать, станцуешь, мол, в Москве и прилетишь в Лондон, но Нуреев, казалось, ничего не слышал.

-- Да-да, его состояние было близко к обморочному, -- подтвердил Виталий Стрижевский. -- Потом он пришел в себя, говорил, что не хочет в Москву, что хочет быть с труппой и должен выступать в Лондоне. Мы просили его взять себя в руки, понять, что Москва есть Москва и мы ничего сделать не можем, что концерт в столице очень представительный, что билет на рейс Москва -- Лондон для него уже заказан... На какое-то мгновение он в это поверил, стал сетовать, что его костюмы улетают в Лондон и в Москве не в чем будет танцевать. Тем временем заканчивалась посадка на лондонский самолет, и Нуреев попросил разрешения попрощаться с труппой. Вместе с работником посольства Романовым я проводил его к самолету, он со всеми тепло попрощался -- и мы вернулись в зал ожидания. В мою задачу входило обеспечить посадку Нуреева в самолет Аэрофлота, а потом догонять труппу.

Мы зашли в кафе, заказали кофе, но Нуреев от него отказался. Он был страшно взвинчен и нервозен, поэтому мы не спускали с него глаз. И вдруг в кафе появилась Клара Сэн! Нуреев вскочил и подбежал к ней.

-- Кто такая Клара Сэн?

-- Его поклонница, -- ответил Стрижевский. -- Молодая, красивая девушка, по слухам, дочь чилийского миллионера. Она не отходила от Нуреева чуть ли не с первого дня гастролей. Мы считали, что именно из-за нее он пропадает по ночам и в гостиницу возвращается под утро.

-- Вы знали об его отлучках и ничего не предпринимали? -- посуровел следователь.

-- Как это не предпринимали?! -- возмутился Коркин. -- Еще как предпринимали! Я не раз с ним беседовал на эту тему, требовал, увещевал и даже угрожал. И, знаете, что он мне отвечал? «Если вы подчините меня общей дисциплине, я покончу жизнь самоубийством!» Каково, а! Между нами говоря, на будущее я решил никогда больше не брать его за границу.

-- Я тоже делал ему замечания, -- поддержал Стрижевский, -- просил не пропадать по ночам и прекратить общения с сомнительными личностями. На что он отвечал, что лучше вообще не жить, чем жить по регламенту.


РАЗГОВОР В КАФЕ



КГБ впоследствии очень интересовало, что это за сомнительные личности, из-за лишения общения с которыми Нуреев готов был покончить жизнь самоубийством. Ответить на этот вопрос не смог ни главный художник театра Симон Вирсаладзе, ни заведующий балетной труппой Владимир Фидлер, ни главный администратор Александр Грудзинский. Совершенно неожиданно, назвав вещи своими именами, все прояснила партнерша Нуреева, известная балерина Алла Осипенко.

-- Хочу подчеркнуть, -- сказала она на допросе, -- что Нуреев был только моим партнером и никаких личных отношений у меня с ним не было... Да и не могло быть, -- добавила она после паузы. -- Не могу не отметить, что за дерзость, грубость и зазнайство в коллективе его не уважали. Хамил он буквально всем. Авторитетов для него не существовало. Нуреев знал, что он талантливый и одаренный танцовщик. Знал и беззастенчиво этим пользовался, считая себя незаменимым. Однажды он даже нахамил постановщику «Легенды о любви» Юрию Григоровичу, и тот снял его со спектакля.

Точно так же он вел себя и в Париже: из-за съемок в рекламном ролике не постеснялся сорвать очень важную репетицию со мной. В гостинице мы его почти не видели -- все время где-то пропадал. Очень скоро мы узнали, где именно: среди его поклонников было много лиц с отклонениями от нормы, то есть гомосексуалистов.

Так вот в чем, оказывается, дело! Значит, всему виной не юная миллионерша, а старые гомосексуалисты? Это они сбили Нуреева с истинного пути, это они вынудили кагэбэшников принимать срочные меры для спасения советского гражданина от их тлетворного влияния?

А тогда, в июне 1961-го, события в Ле Бурже развивались стремительно и, что самое главное, не соответствуя никакому сценарию.

-- После того как Нуреев поговорил с Кларой, он вернулся к нам и присел на подлокотник кресла, -- рассказывал на допросе Стрижевский. -- Клара куда-то ушла, но вскоре снова вернулась. Нуреев опять подбежал к ней, о чем-то коротко поговорил, вернулся и как-то весь сжался. Я спросил, что с ним, почему на нем лица нет? Он молчал. А потом вдруг вскочил и быстро двинулся из кафе. Я -- за ним. «Куда ты? -- спросил я. -- Вернись. Скоро самолет на Москву». Он пробормотал что-то нечленораздельное, из чего я понял только то, что он что-то решил.

Откуда-то появилось шестеро полицейских в форме, один в штатском, они скрутили мне руки и оттеснили от Нуреева. Воспользовавшись этим моментом, Нуреев исчез в одной из многочисленных комнат. Мы с Романовым пошли туда же, заявили протест и позвонили в наше посольство. Вскоре приехал представитель консульства, и нам дали возможность поговорить с Нуреевым. Мы умоляли его одуматься, объясняли, что его поступок -- не что иное, как измена Родине, что он наносит непоправимый ущерб театру, родственникам и самому себе, что он просто-напросто губит свою жизнь. Но Нуреев, как заведенный, твердил, что в СССР возвращаться не желает.



И тогда я предложил ему то, что надо было делать в самом начале всей этой истории. Я сказал, что пусть меня уволят, но я беру ответственность на себя и предлагаю первым же рейсом вылететь в Лондон, продолжить гастроли с театром и уж потом вместе со всеми вернуться в Москву. Нуреев задумался, а затем сказал, что это ловушка, что он перестал верить людям, что своего решения не изменит и просит прекратить встречу.

Нас тут же выставили, но мы не оставили попыток отговорить Нуреева и попросили пустить к нему нашего осветителя Сергея Мельникова, у которого с Нуреевым были более или менее приличные отношения.

-- Рудольфа я нашел в весьма растрепанных чувствах, -- рассказывал несколько позже Мельников. -- Я объяснил ему, что ошибку еще не поздно исправить, что власти его поймут и, конечно же, простят, тем более что Стрижевский предлагает отправиться в Лондон, где ждут многочисленные почитатели его таланта. «Поздно, -- сказал Нуреев. -- Уже поздно. Я подписал прошение о предоставлении мне политического убежища». Конечно же, я сказал, что черт с ней, с этой бумагой. Дело не в ней, а в том, что если он не вернется, большие неприятности ждут всех его родных и знакомых. «Это я прекрасно понимаю, -- бросил он. -- Но мне никого не жалко. Я знаю, что делаю и на что иду. А возвращаться мне нельзя. Теперь, когда меня можно обвинить в измене Родине, они могут меня расстрелять». «Бог с тобой, за что? -- возражал я. -- Ты же никого не продал и не предал». «Они знают, за что, -- мрачно заметил Рудольф. -- И в Союзе мне не жить -- расстреляют, и здесь -- скорее всего, покончу с собой». «Не дури! -- вскочил я. -- Брось ты этот Париж и айда домой!»

Он тоже встал, обнял меня, заплакал и вроде бы даже сделал движение в сторону двери, но полицейский схватил меня за плечи и выпроводил из комнаты. У меня создалось впечатление, что Рудольфа можно было уговорить вернуться на Родину, но он боялся, очень сильно боялся самого сурового наказания.


«НА НЕГО НАЧАЛАСЬ ОХОТА»



В довольно сложном положении оказались советские дипломаты. Они писали ноты, заявляли протесты, давали лживые интервью, но успокоить мировую общественность не удавалось еще довольно долго. Само собой разумеется, копии этих материалов немедленно отправлялись в Москву. Один из них, своеобразный отчет первого секретаря посольства СССР во Франции М.Ф. Клейменова, представляет несомненный интерес.

«Вскоре после прибытия в Париж Ленинградской балетной труппы в театральных и газетных кругах стали ходить слухи о том, что один из главных артистов труппы Нуреев (азиатик, как его называли в этих кругах) недоволен своей жизнью и подумывает о невозвращении на Родину. Эти слухи привели к тому, что на него началась подлинная охота с целью убедить его остаться во Франции.

Искусителями при этом руководили разные мотивы. Парижские газеты сообщили по этому поводу много неверных сведений, вроде романа Нуреева с француженкой или даже англичанкой. На самом деле погоня за Нуреевым шла по трем линиям, причем ни одна из них не имела политической окраски.

Наиболее активную роль в попытках сманить Нуреева играл Пьер Лакот -- балетный предприниматель, неоднократно прогоравший, но продолжающий вести широкий образ жизни. Источники его богатства известны: Пьер Лакот -- гомосексуалист, имеющий обширные знакомства в этом специфическом кругу, насчитывающем немало крупных промышленников, банкиров и всякого рода дельцов. Привлечение Нуреева в эту порочную среду сулило Лакоту немалые выгоды. Помогали Лакоту в его затее журналист Тевнон и балетный деятель Курнон, тоже гомосексуалисты.

Встречи между ними и Нуреевым проходили в ресторане «Пам-Пам», что на улице Обер, напротив здания Оперы. Свидетели утверждают, что Нуреев не шел навстречу Лакоту и даже не делал вида, что понимает, чего от него хотят.

Равным образом слабо Нуреев реагировал на особое внимание, которое проявляла к нему Клара Сэн, молодая, взбалмошная миллионерша, слишком часто менявшая любовников. Нуреев приглянулся ей с первого дня знакомства, и она не отставала он него ни на шаг, сопровождая его днем в прогулках по Парижу, а вечером -- в ресторанах. По отзывам свидетелей, это внимание со стороны молодой, красивой и богатой женщины Нурееву явно льстило, но романтического сближения между ними никто не замечал.

Гораздо большее влияние на Нуреева оказал третий нажим, ведшийся не по гомосексуальной и не по женской линии, а в области весьма прозаической -- чисто коммерческой. Этот нажим вели балерина Парижской оперы Клер Мот и руководитель балетной труппы маркиза Куэваса Ларрен. Труппа находилась накануне распада, им нужна была новая «звезда», и именно в таком качестве они видели Нуреева. Его захваливали, задабривали, пели дифирамбы, утверждая, что здесь его будут на руках носить, Америка осыпет золотом и вообще «Запад ждет Нуреева». Эти слова произвели на него особенно сильное впечатление».


ЧТО БЫЛО ДАЛЬШЕ

Нуреева носили на руках и в прямом и в переносном смысле слова. Не было проблем и с деньгами -- гонорары достигли столь неправдоподобных величин, что он стал приобретать не только квартиры, картины, дворцы и ранчо, но даже целые острова. А вот в личной жизни счастья не было. Его любовники были один корыстолюбивее другого, к тому же изменяли ему направо и налево. Нуреев переживал, расстраивался, искал утешения -- и в конце концов заболел СПИДом. Нуреев понял это далеко не сразу, хотя все признаки были налицо: он заметно похудел, стал страдать выпадением памяти, терять сознание...

Лишь через четыре года врачи установили диагноз. Когда Нуреев понял, что за беда на него свалилась, он не впал в отчаяние и не сложил руки. Он много танцевал, ставил спектакли, дирижировал оркестрами, мотался по всему свету и... жил.

Кто же запугал Рудольфа Нуреева? Казалось бы, ответ прост: КГБ, когда в Париже вдруг грубо прервало столь блистательно начавшиеся гастроли. Но материалы «дела Нуреева» неопровержимо свидетельствуют: звездный мальчик был до смерти напуган перспективой ареста еще в Ленинграде или в Москве, кто-то очень постарался внушить ему мысль, что с «такими наклонностями» ему не место в советском балете. Кто это был? И зачем ему это понадобилось?

«Дело Нуреева» закрыто -- он реабилитирован и отныне его имя принадлежит не богине правосудия Фемиде, а богине танцев Темпсихоре.

http://www.aif.ru/online/aif/1113/24_04

Лопаткина станет мамой

Аргументы и факты, выпуск 08 (1113) от 20 февраля 2002 г.

Моя любимая балерина Ульяна Лопаткина давно не выходит на сцену. Говорят, травма, но я слышала, что она ждет ребенка. И не жалко ей прерывать карьеру — ведь она же сейчас на пике славы?! М. Б е л о з е р о в а, Москва

В НЫНЕШНЕМ театральном сезоне балерина не танцевала — в качестве официальной причины называли травму ноги. А теперь Ульяна Лопаткина, которая в июле прошлого года вышла замуж за писателя Владимира Корнева, действительно готовится стать матерью. Мало кто из балерин отваживается на материнство. Майя Плисецкая рассказала в своей книге, что сделала аборт ради того, чтобы остаться на сцене. Другие расплачиваются здоровьем за путь на балетный олимп (знаменитая Екатерина Максимова так и не смогла выносить ребенка). Но для тех, кто близко знает Лопаткину, ее решение рожать не кажется неожиданным. Ульяна — человек верующий, для нее прервать беременность — тяжкий грех. Тем более звезды Мариинки доказали — мамы-балерины способны на многое. Прекрасно сложилась «послеродовая карьера» у Жанны Аюповой и Алтынай Асылмуратовой. Ирма Ниорадзе вышла на сцену чуть ли не через три месяца после рождения сына.