Гала балет
В Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко состоялся гала-концерт "Ave, Майя!", организованный Благотворительным фондом имени Мариса Лиепы и посвященный 85-летию Майи Плисецкой. Рассказывает ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА.

Десять дней назад день рождения Майи Плисецкой отмечал Париж на сцене Theatre des Champs-Elysees (см. "Ъ" от 8 декабря). Судя по всему, московский концерт, тоже срежиссированный Андрисом Лиепой, отличался от парижского немногим. В частности, в Москве иностранных артистов не было вовсе, а декоративную псевдофокинскую "Шехерезаду" в исполнении Илзе Лиепы и Николая Цискаридзе заменил "Послеполуденный отдых фавна" в постановке Вацлава Нижинского, отредактированной господином Лиепой и с теми же народными артистами в главных ролях. Их способность превращать любое произведение в нечто необязательное вроде настенного ковра в гостиной поистине удивительна. Благодаря совместным усилиям исполнителей из "Фавна", поставленного как древнегреческий барельеф на профильных позах, выветрился не только весь его радикализм, но и пряная эротика эпохи модерна, поражающая зрителей без малого 100 лет. Господина Цискаридзе хвостик на его костюме и различные части собственного тела интересовали куда больше, чем торчащая перед его глазами монументальная Нимфа. А госпожа Лиепа, явно не удовлетворенная подсобной ролью, добавила в произведение Нижинского два лишних дефиле — как раз во время фетишистских манипуляций Фавна с покрывалом Нимфы, отчего те (при живом-то объекте) утратили всякий смысл.

Конечно, можно и даже должно восхищаться мужеством и физической формой 47-летней Илзе Лиепы, родившей в этом году ребенка и опять танцующей с прежним энтузиазмом. Однако любовь к профессии не достаточное основание, чтобы на концерте в честь Майи Плисецкой молодая мать битых четверть часа, заимствовав бежаровское покачивание, обнимала табуретку и себя самое под "Болеро" Равеля. Эстрадного номера "Встреча", в котором госпожа Лиепа с равной убедительностью изображает мужчину и женщину, было бы вполне достаточно для выявления многогранности ее дарования.

За современность в концерте отвечали еще два причудливых номера, равно далеких от здравого смысла. В одном из них Владимир Шкляров пытался танцевать, не выпуская из рук предмет, похожий на лист жести, который (как выяснилось после того, как артист хорошенько потоптал его, а затем обтянул им свою физиономию) оказался куском серебристой ткани. Странный аксессуар танцовщик отложил в сторону ближе к финалу, чтобы сделать круг jete en tournant и "умереть" у задника под нарисовавшимся цветком. Номер назывался "Реквием Нарциссу". В "Цветах осени" покойного Евгения Панфилова самым примечательным было переплетение тел партнеров в начальной и последней позах номера: мужчина задирал ногу на 180 градусов, прижимая тело к опорной ноге, а женщина располагалась на этой вертикали затейливым образом, в финале — вниз головой. В остальное время они старались распутать свои завязанные узлом тела, но, распутавшись и разойдясь в разные концы сцены, не сделали ничего такого, ради чего стоило бы освобождаться.

Все остальное было классикой — той самой, которую Майе Плисецкой, по ее собственному признанию, надоело танцевать еще в середине 1960-х. Свежее всего выглядело па-де-де из "Талисмана", числящееся за Мариусом Петипа. Да и прима Большого Мария Александрова исполнила его превосходно: живо, изящно, бесшумно пролетая в больших прыжках и вкусно подчеркивая контраст между нежными плетениями рук и бисерной работой ног. Ее кавалер Михаил Лобухин летал энергично, поддерживал партнершу умело и, хотя сбоил на выходах из вращений, каждый раз умудрялся заретушировать брак стабильной финальной позой. А вот премьер Мариинской труппы Владимир Шкляров в качестве партнера оскандалился. Воздев Викторию Терешкину (балерина стройная, хоть и не маленького роста) на верхний арабеск в финале адажио из "Дон Кихота", сгрузить ее на нижнюю "рыбку" не сумел — стал угрожающе валиться вперед, но не потерявшая самоконтроль Виктория, опершись руками на пол, спасла обоих от окончательного падения.

К счастью, этого казуса не видела Майя Плисецкая, отправившаяся за кулисы, чтобы выйти на сцену и порадовать зал своими фирменными поклонами, которые у нее никогда не бывают одинаковыми. На сей раз, услышав запущенную музыку "Болеро" и вспомнив свой триумф в одноименном балете Бежара, балерина сымпровизировала один из его фрагментов — тот самый, в котором героиня делает руками пассы, поочередно простирая их к публике. Московский зал забился, застонал: нечеловеческая энергия, извергающаяся из каждого движения Плисецкой, непобедимая свобода рук, красота мощного жеста и полыхнувшее из глаз сияние экстаза ввергли публику в восторженный транс. Титулованные артисты, пытавшиеся танцевать на этом вечере репертуар великой балерины, стояли у задника шеренгой робких новобранцев.

Спору нет: на юбилейные концерты в честь Плисецкой стоит прорываться любыми способами ради этих финальных минут, искупающих любые несуразности программы. Но в памяти всплывает кремлевский концерт пятилетней давности, отважно-изобретательный и жизнелюбивый, как сама юбилярша. В эксклюзивно-шуточном "Дон Кихоте", придуманном главными российскими затейниками Алексеем Ратманским и Дмитрием Черняковым, смешались хип-хоперы и "классики", шаолиньские монахи и солдаты из ансамбля Александрова, танцоры фламенко и театральные билетерши. И во всем этом увлекательном "безобразии" Майя Плисецкая, всю жизнь боровшаяся против косности, участвовала самым непосредственным образом. Тогда это казалось вполне нормальным, но сегодня, с пятилетней дистанции, задорный гала-2005 выглядит неправдоподобно прогрессивным. А неизбежной, хоть и печальной, нормой смотрится как раз нынешний рутинный концерт. Так юбилеи Майи Плисецкой, останавливая быстротекущее время, дают прочувствовать поступь неумолимо надвигающегося консерватизма.
http://www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsI ... &NodesID=8

16 Декабря 2010 г.
Солнечный удар
На праздновании своего юбилея Майя Плисецкая танцевала лучше всех
МАЙЯ КРЫЛОВА, «Новые Известия»

Гала-концерт в честь юбилея Майи Плисецкой прошел на сцене Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко. Это второй вечер в цикле торжеств, организованных Фондом Мариса Лиепы для великой балерины (первый состоялся в начале декабря в Париже). Столичный концерт собрал артистов Большого, Мариинского и Музыкального театров. Главным событием стало присутствие самой Майи Михайловны.
Со стороны организаторов было правильно начать вечер с хроники. Кинокадры напомнили современникам Плисецкой, как она танцевала. На экране мелькали ее Китри и Айседора, Лауренсия и Зарема, Царь-девица и Лебедь. Плисецкая взмывала воздух в таком ликующе-отчаянном порыве, что брала оторопь. Это был вихрь и солнечный удар, экстаз и прорыв в неведомое. Казалось, эта женщина сообщает нам важную весть, от которой зависит многое. И когда Майя Михайловна после кино появилась в ложе, зал встал в едином порыве. В тот вечер балерина получила три долгие овации, обожающие глаза зрителей, море цветов и, надеюсь, чувство красиво отмеченного личного праздника. А балетный концерт, как бы кто ни танцевал, не добавил эмоций сильнее тех, что случились в моменты единения таланта и поклонников.
Тем не менее два отделения танцев для Плисецкой следует признать весомым вкладом в чествование, хотя в иные моменты думалось: прав был Андрис Лиепа, сказавший во вступительном слове «нам всем далеко до нее». Например, «Болеро» на музыку Равеля дали, понятное дело, ради напоминания о волшебном танце Майи Михайловны – она танцевала этот номер в знаменитой хореографии Мориса Бежара. Беда в том, что хореограф Сморигинас, поставивший свою версию музыки, увы, не Бежар. И долгое невнятное топтание исполнительницы Илзе Лиепы вокруг табуретки сильно утомило публику.
Впрочем, несуразный номер был, пожалуй, единственной глобальной неудачей концерта. Мелочи, вроде корявых танцев Анжелины Воронцовой в вариациях из «Дон Кихота» или Ильи Кузнецова, в роли испанца Хозе («Кармен-сюита») похожего на забитого ярмарочного Петрушку, будем считать частными проявлениями общего правила – ничто не бывает совершенным на сто процентов, в том числе балетные концерты. Да и не хочется копаться в недостатках по случаю юбилея. Лучше поговорить о том, что в тот вечер радовало качеством. То есть соответствовало вектору, заданному Плисецкой в профессии.
Прежде всего это фрагмент «Жизели» в исполнении примы Мариинского театра Евгении Образцовой и премьера Музыкального театра Семена Чудина. В памяти надолго останется трагически-просветленный танцевальный диалог – ее бесконечная, прямо-таки пронзительная трогательность, с лихвой замещавшая у превосходно обученной балерины некоторый недостаток романтической «протяженности» линий, и чистота легкого танца партнера, замирающего в безупречных позах после труднейших вариаций.
Хорошо смотрелся и фрагмент старинного «Талисмана», ставший в последнее время фирменной «фишкой» солистов Большого театра Марии Александровой и Михаила Лобухина. Здесь было главное – нюансы, не только «голая» техника. А Плисецкая постоянно твердит о необходимости чего-то большего в танце, нежели трюки, на которые так соблазнительно и так легко «купить» аплодисменты. Добротно сплясала «Дон Кихота» петербуржанка Виктория Терешкина, хотя выглядела ее Китри чересчур сурово (все-таки номер из балетной комедии, да к тому же и эпизод финального хеппи-энда). Сверкнул умением прыгать и вертеться земляк Терешкиной Андрей Баталов (па-де-де из «Корсара»), в бесчисленных показах на десятках концертов отточивший поведение своего героя до автоматического блеска. А мини-балет «Послеполуденный отдых фавна», конечно, не вызвал скандала, аналогичного тому, что разразился на премьере балета в 1912 году (тогда парижское общество возмутилось финалом, где Фавн-Нижинский сексуально взаимодействовал с забытым Нимфой покрывалом). Кого в наши дни удивишь откровенностью! Да и Николай Цискаридзе-Фавн проделал необходимые манипуляции с такой скрупулезной серьезностью, что его позы поверх ткани напоминали больше гимнастику, чем эротику.
После концерта был банкет, на котором усталая, но счастливая юбилярша в окружении возбужденной толпы принимала поздравления министра культуры Александра Авдеева и подписывала экземпляры нового издания своих мемуаров. А балетные критики предсказывали друг другу, что, когда выйдут их тексты, везде будет написано одно и то же: стоило прийти на концерт, чтобы увидеть финальный выход Плисецкой на сцену. И запомнить ее руки, в изумительно красивом порыве простертые к публике.
© «ЗАО «Газета Новые Известия»