По просьбе Альбериха . Перепечатываю с сокращ , опуская инициалы , иногда кавычки

Смена вех

«Балет ад либитум» не откликнулся сразу на перемену в руководстве балетной труппой Мариинского театра, происшедшую под занавес прошлого сезона. И оттого, что сам театр поменял прежнего директора балета Вазиева на нового – Фатеева, как говорится, «в рабочем порядке», почти что кулуарно. И оттого, что даже в преддверии сезона в сентябре-октябре Юрий Валериевич не вышел «на связь с общественностью». Так и не было созвано пресс-конференции для представления его самого, его мнения по текущему моменту, его «программы действий», как это принято делать на столь ответственных постах. В этой неопределенности на первый взгляд казалось, что с переменой мест слагаемых ничего не изменится. Однако, сегодня стало понятно, что данное назначение – бесспорная смена вех.
Прежде всего, в балетной труппе закончилось время «серого кардинала» Гершензона, десяток лет являвшегося за спиной Вазиева негласным руководителем балета. Мне уже доводилось на страницах журнала удивляться, как могло высокое профессиональное сообщество во главе с прежними и нынешними авторитетными премьерами Киров./Мар-го театра безропотно терпеть командование взявшегося ниоткуда выскочки, ненавидящего все, что было создано в этом театре до его прихода. То ли запуганность, то ли равнодушие, то ли комплекс маленьких людей, от которых якобы мало что зависит, переродили менталитет великой труппы, смирившейся на годы с унижением ее чести и достоинства. Десятилетие, разбазаренное в ходе сомнительных реанимационных процедур с наследием и освоения поставленных на поток одноактовок и балетов-однодневок, привело к горьким последствиям. В безмерном увлечении бессюжетной, а подчас и бессодержательной хореографией, танцовщики потеряли навыки классического «ролевого» исполнительства с его механизмом перевоплощения, душевной работой, сценическим самозабвением. Целое артистическое поколение Мариинского балета изъято из «связи времен» и продолжения традиций, предписывающих этой труппе миссию создания и исполнения grand spectacle, собственно, и составлявших славу театра в XIX и XX веке. Теперь же нет балетмейстеров для театра! И, как следствие, нет личностей, артистов-лидеров среди новой поросли солистов.
В жертву статусным переносам Баланчина, Форсайта и др. была принесена вполне дальновидная программа Вазиева – «Вечер молодых хореографов» (2001), рассчитанная «на вырост» отечественных сил, но не вписавшаяся в планы распорядителя репертуара Гершензона. А поработай она хотя бы дважды за год, уверена, сегодня, спустя 8 лет, театр уже имел бы хореографов, способных ставить новые сюжетные балеты. Конкуренция отделила бы «зерна» от «плевел», определив критерии успеха, и не пришлось бы выдавать за таковой «Стеклянное сердце» – уже не первое позорное творение на Мариинской сцене поощряемого в отсутствии соперников Симонова. Можно только посочувствовать новому руководству, что «это недоразумение» претендует быть творческим достижением Мариинского балета прошлого сезона, в качестве такового даже отправляясь на зарубежные и московские гастроли!
Фатееву придется нелегко. Поднять труппу до прежнего уровня в академическом репертуаре, отстоять точность исполнения хореографии наследия, защитить приоритет образных и стилистических задач перед трюкачеством, победить укоренившуюся манеру танцевать не в музыку, поднять планку требований к дебютантам, выдвигаемым на ту или иную роль – вот только несколько трудных задач для руководителя, даже без таких важных, как дальнейшая репертуарная стратегия. Но всегда хочется верить в лучшее. Тем более, что сегодня мы наблюдаем первые приметы перемен.
Мариинский балет начинает возвращать свои долги и, в первую очередь, демонстрирует уважение к художественным усилиям предшественников. На афишу наконец возвращена «Спящая красавица» в редакции Сергеева – постановка, испытанная временем, полстолетия служившая прекрасным лицом труппы. И вот оно снова перед нашими глазами и снова глаз не оторвать... Из забвения, похоже, будет возвращен балет Якобсона «Шурале». Напомню, есть и его «Хореографические миниатюры» – почти потерянное театром искусство малых форм. И роскошная «Лауренсия» еще могла бы возродиться (пока на нее не покусился Большой театр). А там, глядишь, засверкает своими изумительными гранями «Каменный цветок»… Но если затянуть их возобновление еще на несколько сезонов, найдутся ли артисты, которые смогут такие роли и такие танцы исполнять?.. ………………………..
Совсем недолго осталось ждать и премьеру «Конька-Горбунка» талантливого Алексея Ратманского. Хотя инициатором постановки выступил Гергиев, само обращение труппы к зрелищному полнометражному спектаклю, думаю, подтверждает мнение о смене хореографического курса Мариинского балета, получившего шанс выплыть из узкого фарватера.
Н.Зозулина

«Спящая», день первый

Юбилейные даты именитых, но уже оставивших сцену балерин и танцовщиков, как правило, отмечают посвященным им спектаклем или концертом. На моей памяти только два исключения.
В шестидесятилетнем возрасте на сцену вышли Роберт Гербек и Анатолий Сапогов. Гербек исполнил свою коронную роль Тибальта во втором акте из балета «Ромео и Джульетта». Партнерами были его сверстники, участники премьеры Галина Уланова и Константин Сергеев. Затем в акте из «Дон Кихота» Гербек станцевал с Ниной Анисимовой марш. Что творилось в зрительном зале, описать невозможно. Публика скандировала ритм марша, заглушая оркестр. Громовые овации сотрясали стены театра и на спектакле «Каменный цветок», где в роли цыгана выступил юбиляр Сапогов. Такие события остаются в летописи балетного искусства как чудесные, уникальные праздники. Останется и юбилей Габриэлы Комлевой как нечто особое, беспрецедентное, хотя виновница торжества на сцену не выходила. В честь нее Мариинский театр показал «Спящую красавицу».
Роль Авроры исполнила ученица юбилярши Голуб. Груз ответственности, легший на ее плечи в столь знаменательном спектакле, сказался на качестве исполнения. …………………………………
…А главным событием юбилейного вечера для любителей и знатоков балета стал сам спектакль. По инициативе Комлевой, поддержанной новым руководителем труппы Фатеевым, на сцену Мариинского театра вернулась после десятилетнего отсутствия постановка Константина Сергеева (1952) с декорациями и костюмами Вирсаладзе. Впечатление от встречи с художественно цельным спектаклем было такое, словно после утомительных странствий по чужим местам вы вернулись в родной дом. Возможно кому-то ближе красочная пестрота эклектичной вихаревской постановки, заносчиво претендующей на «подлинность» при том, что основной массив хореографии Петипа следует сергеевской редакции, если не считать незначительную правку, придавшую танцевальным композициям налет удручающей архаики. Но только слепой не оценит гармонию и красоту спектакля Сергеева-Вирсаладзе. Творческую фантазию этих великих мастеров балетной сцены воспламеняли не вкусы приверженца всего французского Всеволожского – директора императорских театров и доморощенного художника, по эскизам которого создавался первоначальный образ «Спящей красавицы», а музыка Чайковского. Потому и спектакль получился у них не версальским, французским, а по-настоящему петербургским. Еще Ларош – друг Чайковского отмечал «русский пошиб музыки», ощутимый в ее «внутреннем строении», в «основании стихии мелодии». Ему «ужасно нравилась … французская сказка, сопровождаемая музыкой на русский лад».
Спустя полстолетия глубочайший исследователь музыки Чайковского Асафьев расслышал в пейзажных страницах партитуры глубоко личные переживания юноши-правоведа, затем студента Консерватории, будущего композитора-симфониста, зачарованного красотой весеннего Петербурга и его окрестностей. «Образ Зари связывает всю композицию, сопровождаемый весенним образом феи Сирени, с ее прелестной мелодией, вьющейся лентой, /…/ словно разливая волны аромата цветов сирени в ночном оцепенении садов и парков», – пишет Асафьев. Ему вспомнилось, как высоко ценимый композитором Риккардо Дриго, выражая думы Чайковского, мечтал о «новом сценическом оформлении» «Спящей красавицы», где отразились бы запечатленные музыкой образы природы, красота «садов и парков» Петербурга.
Не зная работ Асафьева, опубликованных в 1974 году, эту мечту превратили в театральную явь Сергеев и Вирсаладзе. Теперь Фея Сирени, поднятая с каблуков на пуанты, сливается в струящемся танце с чарующей кантиленой музыки. Высокие проемы дворцовых арок наполняются таинственной синевой неба (первая и четвертая картины). А напоенный светом парк, окруживший великолепный розовый дворец, словно оживает и дышит в мерном колыхании «пейзанского» вальса, окрашенного художником в зелено-розовые тона. Лейттемой красочной симфонии выступает нежно розовая пачка Авроры, в то время как «побочную тему» ведут элегантные черно-бело-серебристо-серые костюмы придворных (вторая картина).
Колористическим контрастом звучит золото листвы в сцене охоты Принца, облаченного в костюм цвета охры, с алым плащом, а розовые дриады, как отблески зари, являются вестниками Авроры-призрака (третья картина). Потоки мерцающего сиреневого света, льющиеся со сцены в зал при каждом появлении Феи Сирени, окутывают действие мечтательной дымкой, создают волшебную ауру доброй балетной сказки. (…..)
О Розанова


«Спящая», день второй

Вернувшаяся редакция Константина Михайловича Сергеева восстановила в сознании чуть не ли не забытую фразу: «Спящая красавица» – энциклопедия классического танца. Долго находившуюся в репертуаре Мариинского реконструкцию Вихарева все же уместно рассматривать лишь в качестве интересного эксперимента. К сожалению, прежнее руководство театра отдавало свое предпочтение исключительно этой версии, несправедливо убрав с афиши редакцию Сергеева. (………..)
Из двух исполнений «Спящей» особенный успех имел спектакль второго дня. Чрезвычайно удалась Колеговой роль светоносной Феи Сирени. Особый шарм внесла в исполнение партии Авроры Сомова. При всей эфемерности и романтичности балерины в ее движениях был какой-то огонь. Эта юная и беспечная принцесса покоряла женственностью и затаенной страстностью. Поразительный эффект произвел Сарафанов – Дезире. Наконец, этот феноменальный юноша стал настоящим принцем, будто сошедшим со страниц сказочной книги. Его танец в целом был наполнен благородством, без какой-либо манерности, все линии были точны и выдержаны.
Не уступали исполнителям главных партий и Феи Пролога: Резвости –Касенкова, Смелости –Гончар, Беззаботности –Селина. Это тройка продемонстрировала не только крепкую технику, но и понимание образной сути вариаций. Неоперившиеся еще танцовщицы Никитина – Фея Щедрости и Ширинкина – Фея Нежности заметно проигрывали своим коллегам. Неопытность сказалась в зажатости движений, в дежурной улыбке и как будто испуге на сцене.
В целом же спектакль получился упоительным. В нем состоялись гармония и сплав всего целого: хореографии и сценографии, кордебалета и солистов, техники и образов, настроения и мысли. Это был как будто совсем другой балет!
М. Рылеева

Завершившийся сон «Спящей»

После кричащей роскоши густонаселенной, обремененной длиннотами «Спящей» в стиле Императорской эпохи возвращенный спектакль К.М.Сергеева выглядел как неожиданно постройневшая и разом похорошевшая барышня, которую, к тому же, правильно сориентировали в выборе одежд и аксессуаров. Необыкновенная лиричность хореографии и оформления своим легким дыханием коснулась зрительного зала. Вирсаладзе, противопоставив барочной эклектике франкомана Всеволожского единый художественный замысел, создал совершенную картину мира с величественной сменой эпох – времен года.
Хореография Петипа без рудиментов бесчисленных маршеобразных выходов засверкала, задышала свободно, еще раз доказав, что Сергеев в 1952 году лишь бережно обновил ее счистив закосневший слой. Добавления советского балетмейстера, не идя вразрез с концепцией Петипа, искусно согласовывали традиции с достижениями балетного искусства последующего времени. «Спящей» пришлись к лицу и танцевальный …….. выход свиты Сирени в Прологе, ………..и благородная вариация Дезире в сцене охоты, и поэтичное адажио героев в очарованном лесу. Или возьмем отошедшую фее Сирени вариацию в последнем акте, которую у Вихарева (согласно перестановке Петипа) исполняла Аврора в нереидах. Пафосно-ликующий характер музыки («золото» из свадебных «камней»), способной пробудить даже мертвого, совершенно не уместен в царстве сна. Ведь до счастливого конца истории еще неблизкий путь и борьба с недремлющими злыми силами. А вот фея Сирени, устроив счастье своей протеже, как никто другой, имеет право на триумф……………
Два вечера подряд пробуждалась, как видно, крепко разоспавшаяся «Спящая красавица». Два вечера лился пьянящий мед искусства. Хотя, не обошлось, как водится, без ложки дегтя. Впечатление от возвращенного шедевра несколько подпортили артисты.
На первом спектакле, посвященном Комлевой, Аврора – Голуб нашла своего желанного принца в лице Иванченко. Технически достаточно крепкая и опытная балерина.......... Голуб выглядела неуверенно, вероятно переволновавшись перед сверхответственным спектаклем. Иванченко был великолепен в своей непроницаемой графичной холодности, напоминая образ Онегина с его английским сплином. Первый дуэт их высочеств прошел на нервах. Серьезный срыв верхней поддержки в сцене нереид затем отчасти компенсировался ровным исполнением свадебного па де де, однако ему не хватило радужного настроения счастливых новобрачных.
Вторая пара – Сомова и Сарафанов показались удачнее своих старших коллег. Сомова, несколько уняв свой рвущийся ввысь шаг и смягчив руки, постаралась подчинить рисунок танца утонченной манере придворного этикета. Блеснув динамичными вращениями – крепкими пируэтами и стремительными шене, балерина под конец спектакля все же стала «забываться» и промахивать пятые позиции. Сарафанов в партии Дезире – то, что называется comme il faut. Изящный, ладный обладатель отточенной классической техники, он играючи преодолевает трудности исполнения, и так же легко, как танцы, ему дается образ влюбленного в свою мечту Принца.
Практически весь состав волшебных героев Пролога состоял из дебютантов. Им можно было бы простить шероховатости первого исполнения. Но записная мариинская фея Карабосс – Баймурадов – откровенно разочаровала своими колдовскими пассами около и не в музыку. Образ злой волшебницы вышел блеклым, без роковой жути, широких жестов и демонического хохота. Зато подлинный шедевр – образ Короля Пономарева. Артист, простым поднятием руки способный выразить целую тираду (на что иному требуется отчаянная жестикуляция), был чуть ли не самым органичным персонажем балета.
Хочется верить, что со временем волнение уляжется, все утрясется, придет ощущение праздника, и Сп красавица, сладко потянувшись, встанет с пыльного ложа забвения и станет вновь такой же юной и прекрасной, какой она была при своем отце Мариусе Петипа и крестном Константине Сергееве.
С. Лалетин

adelabaletova,спасибо!