http://www.kommersant.ru/doc.html?docId=577826

КоммерсантЪ
№ 86/П (№ 3170) от 16.05.2005, ПН

Орех попутал
Михаил Шемякин укрупнил свою версию "Щелкунчика"


Фото: Валентин Барановский / Коммерсантъ
В новом балете на гофмановский сюжет художник Михаил Шемякин (в центре) вывел на сцену не только мышей, но и лягушек

Мариинский театр показал премьеру очередного балета Михаила Шемякина на тему гофмановского "Щелкунчика". "Волшебный орех" еще более густо, чем предыдущие постановки на эту тему, населен фирменными шемякинскими персонажами. Рассказывает МАРИЯ Ъ-РАТАНОВА.

На самом деле практически такой же балет Михаил Шемякин уже ставил. Два года назад. Назывался он "Принцесса Пирлипат, или Наказанное благородство" (см. Ъ от 1 марта 2003 года). Тогда одноактный приквел к шемякинскому же "Щелкунчику", открывавший III фестиваль балета "Мариинский", прошел кислее некуда, был ядовито высмеян прессой и почти мгновенно исчез из репертуара. Господина Шемякина конфуз нисколько не смутил. Напротив, художник решил предъявить улучшенную, увеличенную и даже переименованную "Пирлипат" в качестве нового спектакля. Автору партитуры Сергею Слонимскому пришлось заказать дополнительную музыку, чтобы балет стал двухактным. Хореографию поручили болгарскому хореографу Донвене Пандурски, дав отставку молодому Кириллу Симонову, ставившему танцы в "Пирлипат", и заодно как бы намекнув, кто виноват в провале той премьеры.
Напомню, рассказывает этот балет (в обеих версиях) о том, как крысиное племя поссорилось с королевской четой – мамой и папой Пирлипат, сожрав королевскую колбасу. За это крыс отправили на виселицу, а выжившие в отместку превратили принцессу в надутого уродца. Однако ушлый Дроссельмейер откопал в крысиных норах орех Кракатук, при помощи которого его племянник вернул принцессе утраченную миловидность. Дело уже шло к свадьбе, но тут племянник неосторожно наступил на Крысильду, превратился в зубастую куклу – Щелкунчика. И был выгнан принцессой вон.
Едва поднялся занавес над "Волшебным орехом", стало ясно: на сцене "Пирлипат", в тех же ядовито-зеленых декорациях и пестрых, как перья какаду, костюмах. Дальше – больше, танцы Донвены Пандурски совершенно неотличимы от прежних, симоновских. И все-таки результаты усилий по улучшению прежней постановки оказались заметны. Король, с толстинками на животе, хотя и не изменил своей манере прыгать на одной ножке каждый раз при вылуплении из яйца Фаберже принцессы Пирлипат, но стал делать это гораздо убедительней и чище. Партии котов, охраняющих принцессу, получили развитие: теперь они вначале появляются молодыми, в рыжих париках, и энергично топают в танце, а потом выглядят поседевшими и с трудом передвигают лапы.
Главные же нововведения – это добавленные акты, в которых сцена в Подводном царстве, где оба Дроссельмейера блуждают в поисках ореха Кракатука, сделана ударной. И это вправду удар. Превзойти ее по количеству зеленых уродцев не смог бы ни один голливудский анимационный хит. "Шрек" просто отдыхает. Отдыхают и триллеры с воскресшими мертвецами. Под злобное хихиканье в партитуре на сцену вываливает морская нечисть с голыми синюшными животами и поросячьими носами, за ними подпрыгивают чудища с толстыми зелеными хвостами, отвислыми ушами и глазами навыкате. Создается впечатление, что весь мусор, шлак, все отходы от других своих высоких трудов, все, что никуда не пошло, осталось в кусках, художник бережно собрал, приставил хвост одного к носу другого и запихнул в свое балетное Подводное царство.
Спектакль стал буквально содержательней. В нем помимо людей и крыс появились и птицы, и подводная фауна. А гвоздем программы теперь выступает сладострастная Лягушка в исполнении Екатерины Осмолкиной. Это худосочное существо (артистка затянута в маскарадный костюм, на ней трико с нарисованными соблазнительными формами, голова земноводного и чулок на резинке) так неистово кидается на шею то Дроссельмейеру-старшему (Антон Адасинский), то младшему (Андрей Меркурьев), что вызывает бурное оживление в подзаснувшем было зале. Сцена неудавшегося соблазнения завершается провозом по сцене крупной русалки с четырьмя грудями, под балдахином.
Светлым пятном во всей этой зоологической вакханалии стала Майя Думченко в роли принцессы Пирлипат. До превращения она танцует нежное соло, придавая нелепой сцене с седыми котами оттенок грусти и меланхолии. Этакая хрупкая, улыбчивая пленница – жертва папиной мышебоязни. А в финале, уже расколдованная, выпархивает в бирюзовом платьице из-под балдахина и легкой ласточкой кружится в танце с партнером Меркурьевым, вызывая заслуженные аплодисменты. Должна же и в сиквеле быть хоть какая-то приятная новизна.

http://www.chaspik.spb.ru/cgi-bin/index ... b=7&stat=0

Час пик
N20-2005

Веселие души

Что нужно настоящей хорошей сказке? Чудеса? Красота и мудрость? Добрая улыбка, упрятанная в воображаемые усы? Если вам всего этого хочется, сходите еще на одну шемякинскую гофманиану — балет «Волшебный орех». Премьера только что отаплодирована в Мариинском театре. Масса детей, и даже совсем маленьких, на утреннем спектакле. Не только в зале — на сцене. Рыбки, котятки, крысиная шпана, амурчики… Когда все вместе вышли на поклоны, оказалось, что деток из Академии Вагановой едва ли не больше, чем взрослых артистов. Вся эта детская толчея, помноженная на фантастическое изобилие сказочных образов-образин, создает атмосферу легкости, веселого лукавства. Повесть о наказанном великодушии, вроде бы почти трагическая, развивается очень шустро, не подавляя драматическими «доминантами».

Р-р-раз! — и свистнули королевские сосиски, два! — и привели в исполнение крысиный приговор, три! — и проспали принцессу. Даже в дивертисментах танцы короткие: только настроились на испанское болеро, а уже звучит гроссфатер и скачут по сцене пивные толстопузики.

Телевизионные лекции Шемякина о зримых формах, мотивах, о разнообразии их воплощений отчасти прояснили его собственные творческие мотивы, ведущие от иллюстрации фантасмагорий к балету, то есть к движению, столкновению, мельканию оплотненных трехмерных образов. В их сценическом воплощении — бездна исторической эрудиции. Декорации стилизованы под барочные итальянские интермедии, костюмы напоминают о роскошных придворных карнавалах короля-Солнца, пролетают наброски просветительских карикатур, модные картинки гофмановских лет. И даже персонажи в достоевском вкусе — крысиные оборванцы. Кроме главных героев и гениев заоблачного царства, все — в масках. Забавных, жутких, иронических, сказочно обаятельных. Медузы в глубинах океана таращатся огромными подведенными глазами. У ореха Кракатука добродушная физиономия старого лежебоки. Немецкие крысы отличаются от французских комплекцией и толщиной носов. А на кончике длиннющего изящнейшего нюхательного аппарата кардинала Крыселье красуется крошечное пенсне. Карнавал, романтический венецианский карнавал «Принцессы Брамбиллы», просвечивающий сквозь дымку воспоминаний о галантных празднествах и венецианских карнавалах Андрэ Кампра, сообщает происходящему летучий аромат «антика». Все развивается в сказочном вневременье и в то же время подчинено ясно структурированным классическим формам. Интрига, конфликт, путешествия по мирам и стихиям, дивертисменты с «национальным» колоритом, лирическая пара — все напоминает балетные феерии имперских времен с их размеренной обязательностью звеньев. Только зрительный ряд стал много разнообразнее, выразительнее, гуще, да и музыка при всей танцевальной простоте скрывает множество мастерских ухищрений: вариаций, стилизаций, иронических цитат, вроде Турецкого марша Моцарта в танце турецких женихов.

Классическое наклонение объясняется просто: балет был задуман как пролог к «Щелкунчику». В этом качестве он оказался сценически неисполнимым. Для того чтобы полностью переменить декорации «Принцессы Пирлипат», было необходимо более часа времени. Публика роптала, и пришлось сначала исполнять одноактный пролог отдельно, а потом и вовсе от него отказаться. Тогда и маэстро — композитор Сергей Слонимский, и маэстро инкарнации Гофмана — Михаил Шемякин (либретто, постановка, сценография, костюмы) решили развить спектакль до двух актов, добавив несколько новых сцен. Был также приглашен новый хореограф Донвена Пандурски, чье вмешательство, возможно, повлияет на мнение балетных критиков, год назад вынесших «Пирлипат» весьма суровый приговор.

Новые картины первого акта роскошны, каждая в своем вкусе. Это подводное и заоблачное царства, сопоставление барочной роскоши и эльфического мира немецкого романтизма. В царстве Нептуна, куда попали разыскивающие орех Дроссельмейеры (дядя, придворный чародей и романтический герой — племянник, который в конце превратится в Щелкунчика), под сенью светящегося осьминога течет причудливая, отлившаяся в фантастические формы жизнь. Забавно то, что художник отчасти изобразил ее довольно близко к натуре (медузы, морские коньки), а другую часть сочинил по канве бесконечных нептуно-тритоновых вариаций, ближайший образец коих можно видеть в Петергофе.

Ожившие картинки находят буквально соответствие в музыкальном сопровождении. Так, Медузы — это огромные китайские шляпы с бахромой-щупальцами. Их локус мгновенно отзывается китайщиной в музыке, направляя дальнейшее течение ассоциаций к китайским кабинетам, шелкам, коллекциям фарфора, наполнявшим дворцы XVIII столетия. Кстати, музыка в подводном царстве — компьютерная. Фантастические тембры и созвучия как нельзя лучше соответствуют параду сказочных чудищ. Самое забавное и почему-то трогательное морское существо лягушка-нимфоманка — невероятно гибкая и липучая Е. Осмолкина, из всех солистов заслужившая самую бурную реакцию публики. Вторая балерина, отмеченная зрителями, И. Ниорадзе, соблазнительница юного Дроссельмейера в заоблачном царстве. Немного несправедливо, что сам герой — А. Меркурьев, выразительный, легкий, артистичный, — был встречен гораздо холоднее, равно как и принцесса — М. Думченко. Получилось так, что характерные персонажи: Крысильда (Е. Баженова), Крыселье (А. Яковлев 1-й) и, разумеется, переигравший всех без исключения Дроссельмейер (артист театра Derevo Антон Адасинский) оказались явно интереснее и симпатичнее лирической пары. Выход Адасинского на поклоны вызвал в зале настоящий шквал, перекрытый только выходом главного персонажа мариинского действа Михаила Шемякина. Приятно все-таки, получив совершенно детское, ничем не замутненное сказочное удовольствие, радоваться вместе со всеми таланту художника, придумавшего странно ностальгический, разновременный мир и населившего этот мир своими видениями. Что значит для него царство птиц, которому принадлежит принцесса с чирикающим именем Пирлипат? Для чего возникают аллегории стихий: воды, воздуха? Усмотрим ли мы в них романтическую символику или будем полагать, что они просто расширили спектр карнавального калейдоскопа? Обдумывание спектакля post factum порождает множество вопросов, остающихся без ответа. Начинаешь понимать, что кажущаяся простота скрывает размышления и оценки, которые современным художникам вовсе не хочется растолковывать. И это придает сказке еще одно необходимое измерение — тайну.

Анна ПОРФИРЬЕВА

http://www.vremya.ru/2005/84/10/125196.html

Время новостей
N°84
17 мая 2005

Неживые картины
Балет «Волшебный орех» в Мариинском театре



Происхождение этого спектакля довольно загадочно. Откуда в Мариинке появился «Щелкунчик» Михаила Шемякина, еще можно понять: несколько лет назад художник рассказывал, как Валерий Гергиев, с которым он-де состоит в дружбе, предложил сделать новый балет на музыку Чайковского. В 2003-м к «Щелкунчику» добавили приквел «Принцесса Пирлипат» со специально сочиненной музыкой Сергея Слонимского -- однако тогда Гергиев вроде ничего не просил, а как-то оно само так вышло. Теперь же «Пирлипат» раздулась до самостоятельных двух актов -- но никакого внятного объяснения, зачем забивать в репертуар еще одного «Щелкунчика», только много хуже по музыке и точно такого же по всему остальному, никто не дает. Это очень похоже на то, как в сырости разрастаются грибковые культуры. Или -- как была у зайца избушка лубяная, а у лисы ледяная, и вот пришла лиса к зайцу в гости... помним, что из этого получилось.

Нынешний спектакль распадается на два (анти)художественных пласта. Первый -- разумеется, сам Михаил Шемякин. До балета ему, как и прежде, никакого дела нет. Балет есть вид творческой деятельности, где человеческие тела создают музыкально-пластические образы, которые и составляют идейный и эстетический смысл данного искусства. В «Орехе» тел практически нет -- есть анимированные костюмы. Несомненно, мимо внимания чуткого к конъюнктуре художника не прошел коммерческий успех обоих «Шреков» -- и на сцену Мариинского театра хлынула всевозможная серо-буро-малиновая пузатая-рогатая нежить. (Спешу выразить восхищение выносливостью артистов, которые самоотверженно таскают на себе все эти чудовищные поролоновые толщинки, громадные животы, хвосты, слоновьи ноги, накладные груди, циклопические шляпы и прежде всего маски и целые бутафорские головы, в которых приходится хоть как-то, но танцевать.)

Михаил Шемякин -- певец уродства, абсолютно сознательный производитель и пропагандист эстетики уродливого. А классический балет, как известно, есть замок красоты. Где уродливо зло, а добро -- прекрасно. В «Волшебном орехе» прекрасного нет -- значит, нет и добра: это последовательная реализация мировоззрения автора спектакля. Характерно участие в нем учеников Вагановской академии. Например, маленькую принцессу Пирлипат окружают маленькие коты. Но поскольку у котов на голове те самые бутафорские головы, они не дети, а карлики. И бедная девочка из-за безжизненного кукольного грима выглядит карлицей. «Орех» -- в некотором смысле сиквел скульптуры Шемякина «Дети -- жертвы пороков взрослых»: здесь жертвы -- дети, занятые в представлении.

Или взять «испанский танец» двух пар крыс. То, что на помещенном в буклете эскизе кажется привычной шемякинской графикой, на сцене приобретает совсем другие вид и значение. Тут обошлось без толщинок -- и представьте себе: пропорциональные, гармоничные балетные тела, но на лицах -- длинноносые крысиные маски. Это очень эффективный способ показать, что никакой балет не замок и что уродство тотально.

Второй пласт спектакля -- музыка и хореография. Г-н Слонимский, вероятно, хорошо усвоил урок постановки «Щелкунчика», откуда хореографа Алексея Ратманского изгнали за несогласие с Шемякиным, заменив на вполне беспомощного Кирилла Симонова. Музыка откровенно иллюстративна -- как дирижеры играют «под ноги» балеринам, композитор пишет «под руку» Шемякину. Качество собственно музыкального материала трудно рассматривать всерьез: несмотря на помещенную в том же буклете рукописную страницу партитуры, полная иллюзия, что на самом деле в компьютер заложили темы, ритмику, приемы оркестровки Чайковского, и он механически преобразовал их в новый продукт. Разве что у Петра Ильича челеста (в вариациях Феи Драже), а у Сергея Михайловича -- ксилофон. Плюс подбавлено некоего квазитехно, что, надо думать, поможет культурной самоидентификации юных зрителей всего мира.

Хореография Донвены Пандурски сделана на том же компе и служит той же цели: облегчить самоидентификацию -- но уже взрослых театралов, особенно Азиатско-Тихоокеанского региона. В компьютер заложен учебник Вагановой и наиболее расхожие балетмейстерские штампы (к примеру, смятение героя изображается непременным grand jete en tournent), притом ни в коем случае не забыто, что для публики балет без силовых трюков вроде фуэте или гран-пируэта -- не балет: они есть у г-жи Пандурски.

Сценарий Шемякина представляет собой также компьютерного производства микст из драматургических ходов всех сказочных либретто: Дроссельмейер с племянником в поисках ореха, который должен послужить антидотом от поразившего Пирлипат безобразия, попадают в подводное царство, потом в «царство веселья» («заоблачное царство, изобилующее пивом» и козлоногими толстобрюхими персонажами, -- то бишь и на небе такое же уродство), потом грядет танцевальное соревнование женихов принцессы... Бодрые трюки, маленько оживив это весьма утомительное зрелище, тонут в общей депрессивности.

Ну и ничего. Постараемся во всем найти хорошее. Во-первых, депрессивное, извращенное, выморочное имеет успех не меньший (если не больший), чем гармоничное, светлое, славное, -- еще дедушка Фрейд объяснил почему. Во-вторых, если сегодня идет такой гомункулус из декоративно-гадкого визуального ряда, суррогата Чайковского и fouette, а завтра -- Форсайт, где современный человек жив и сложен, -- это даже полезно для труппы: лучше поймет цену Форсайту. Наконец, в-третьих: один из сотрудников театра заметил, что благодаря спектаклям Шемякина квалификация мариинских конструкторов, швей и бутафоров поднялась прямо-таки на недосягаемую высоту. Истинная правда.

Дмитрий ЦИЛИКИН, Санкт-Петербург

http://www.vremya.ru/2005/85/10/125286.html

Время новостей N°85
18 мая 2005

Ненапрасный, неслучайный
Дар от великих хореографов в честь великой балерины



На вечере в Большом театре в очередной раз помянули Галину Уланову (день был выбран -- годовщина первого выхода артистки на сцену). Эти поминания уже становятся традиционными -- и в привычку у балетной публики входит терпеливый просмотр старых фотографий на большом экране, слушание читаемых со сцены писем давних поклонников балерины и вежливые аплодисменты крохам-ученикам, которым фонд Улановой вручает именные стипендии. (В этот раз помогли шестерым -- четырем отечественным девочкам -- две из Москвы, одна из Питера, одна из Башкирии и двум заграничным мальчикам, из Лондона и из Берлина). Привычно и награждение выдающихся людей копией статуэтки Улановой работы Янсон-Манизер -- «за жизнь в искусстве» (французской балерине Иветт Шовире, хореографам Морису Бежару и Джону Ноймайеру, американской -- ныне -- балерине Еве Евдокимовой, балетному дирижеру Большого театра Александру Копылову). Но все эти служебно-домашние радости так служебно-домашними радостями и оставались бы, если бы не сопутствующие занудным церемониям концерты.

Фонд Улановой, все так же возглавляемый Владимиром Васильевым, не забывающим разводить на сцене сладковатое болото речей (Уланова -- символ чистоты и т.п), концерты год от года делает все лучше и лучше. Нынешний был построен по принципу «приношений» Улановой великих хореографов мира. И такой коллекции имен еще ни разу не собиралось на московской сцене.

Каждый из хореографов говорил о своем. Матс Эк, приехавший вместе со своей женой и первой балериной своей труппы Аной Лагуной, подарил две вещицы об уходящем времени, о старении, о способе относиться к возрасту. Лагуне -- пятьдесят (о чем торжественно объявил Васильев), вся она -- из выпирающих костей и рвущихся сквозь кожу ниток-мускулов, и она демонстративно не прокрашивает седину, будто из пульверизатора фыркнутую на голову. Эк тоже сед и частично лыс; уж вовсе не балетные принц и принцесса. В миниатюре «Память» они бегают меж предметов, обозначающих жилую комнату: вот кресло, вот шкаф, вот кровать. Зажженный торшер вполне равен знаменитым «кремовым шторам»; символ дома, обжитого и уютного. В этом доме они были молоды -- и вот так прыгали на кровати, вращали друг друга на офисном стуле, кувыркались через голову. Стресс возраста -- ты внутри вроде бы не изменился, а из зеркала смотрит другое лицо -- преодолен отвагой прямого взгляда. И самоиронией: в следующем номере, O sole mio Лагуна носится из кулисы в кулису большими прыжками, намечает движения из станцованных когда-то балетов Эка (от «Кармен» до «Жизели») и с готовностью бросается в руки двум мужикам, готовым волочить ее сквозь сцену: ах, уже ноги не будут держать, я все равно буду здесь. Вот это мужество и чувство юмора и отличают взгляд Эка от -- условно говоря -- мифа Улановой. Как известно, великая балерина неохотно осваивала новое и очень старалась сохранить достигнутое -- даже Баланчина она уже не воспринимала. Музеефикация образа, застывание мифа -- лично выбранная участь Улановой; и на вечере в ее честь ей вослед тихо предложили иной способ отношений со временем и с вечностью.

Уильям Форсайт прислал трех танцовщиков из своего франкфуртского театра -- во фрагменте его спектакля «Три исследования атмосферы» два танцовщика и балерины ходили по сцене, подсекали друг друга, падали через друг друга и привычно выворачивали руки -- атмосфера в зале Большого леденела с каждой минутой: к таким спектаклям мемориальная публика явно не привыкла. Джон Ноймайер, которого Уланова консультировала при постановке «Жизели» в Гамбурге, подарил маленькое печальное адажиетто -- вполне традиционный, ничуть не взрывчатый дуэт, с танцовщиком (Иваном Урбаном), все склоняющимся к ногам балерины (Анны Поликарповой). Иржи Килиан отправил только видеофрагмент одного из своих балетов -- в оригинале действие происходит и на сцене и на экране, нам достался только видеокусок. Две кухарки (одна -- с чаплинскими усами, другая -- с выпирающей из корсета явно мужской грудью), мутузя тесто, готовят на кухне именинный пирог. Кусок теста то чуть не становится орудием убийства (захлестывает шею, как петля), то формируется двумя руками дамы в важную часть мужского тела. Лица, измазанные кремом, взлетающая мука -- и гордо воткнутые в торт свечки в финале. В лихом фарсе высмеяно безумие любых юбилеев -- но высмеяно нежно, как всегда у Килиана: он улыбается чудачествам человечества, будто признаваясь -- я и сам такой.

Морис Бежар был представлен в отечественном исполнении: в тех ролях, в которых выходили когда-то Екатерина Максимова и Владимир Васильев, появились Светлана Лунькина и Руслан Скворцов. Поэт мужского танца в лучшие свои времена все-таки немилосердно относился к танцовщикам -- Джульетта практически не сходит с рук и плеч своего возлюбленного, верхний шпагат перетекает в боковой; Скворцов с честью выдержал испытание, но Васильева в этой роли, конечно же, не напомнил; Лунькина Максимову напомнила очень, даже чересчур -- все таки точное копирование занятие не совсем художественное, даже копирование таких оригиналов.

Большой театр закрывается на ремонт, так что не очень ясно, где будет проходить вечер в честь Улановой в следующий раз. Но очевидно, что где-нибудь будет: лучшие люди планеты реагируют на это имя как на символ балета вообще. И готовы ради него дарить Москве те вещи, которые в других случаях не готовы и продать.

Анна ГОРДЕЕВА

http://www.vedomosti.ru/newspaper/artic ... 5/18/92185

Верная нота
Память об Улановой почтили современной хореографией

Анна Галайда
Для Ведомостей
18.05.2005, №88 (1369)

Традиционный вечер, посвященный Галине Улановой, прошел в Большом театре. Как всегда, он был организован с размахом и продолжался три с лишним часа. Тем не менее обычной скуки не было: кажется, Фонду Улановой первому в России удалось соединить в одном концерте Мориса Бежара, Джона Ноймайера, Иржи Килиана, Матса Эка и Уильяма Форсайта — хореографов, символизирующих достижения мирового балета последней четверти века.


На концертах звезд мирового балета московские продюсеры съели собаку — они проводятся по всякому поводу, а порой и без. Мемориальный жанр разрабатывается с особой тщательностью: русский балет дал такое количество великих мастеров в предыдущие сто лет, что еще лет двести можно кормиться их чествованием. Слайды с фотографиями, кадры кинохроники, скучноватые “живые” танцы учеников и последователей, дикторский голос с придыханием, цветочная клумба перед портретом — описать эти мероприятия можно, не выходя из дома. По этому же сценарию обычно проводились и вечера памяти Улановой, заставлявшие неизменно скорбеть, что танцующие в ее честь балерины, несмотря на звездные регалии, не соответствуют заданному масштабу, а сам стиль улановского танца, ставший символом тихой незамысловатой гармонии, кажется вышедшим из моды навечно. Шумные, помпезные и многонаселенные, эти гала-концерты совершенно не соответствовали образу балерины.

Однако на этот раз организаторам вечера из Фонда Улановой удалось найти нетривиальный ход. Быстро прогнав в первом отделении обязательную часть — фотопортреты Жизели и Марии, кадры летящей через Верону Джульетты, письмо с фронта от солдата, нашедшего в освобожденной деревне простреленную фотографию улановского Лебедя, а также приношение от Большого театра — картину “Тени” из “Баядерки”, они сделали ставку не на танцовщиков, а на хореографов. Владимир Васильев, председатель Фонда Улановой, соединил в концерте богов своего поколения — Бежара, Ноймайера, Килиана — с Матсом Эком и Уильямом Форсайтом, лидерами современной хореографии. Вопреки первоначальной идее не все из них представили номера, созданные специально для московского вечера (к примеру, участие Бежара символизировало адажио из “Ромео и Юлии” тридцатилетней выдержки в исполнении солистов Большого театра Светланы Лунькиной и Руслана Скворцова). Тем не менее посвящения выглядели абсолютно органично: если эпоха Улановой была эпохой великих артистов, то сегодня облик мирового балета определяют балетмейстеры. Безнадежно выбивался из ряда только наш соотечественник Борис Эйфман: его пафос и телоломание не скрасила даже яркая экспрессия другой пары из Большого — Марии Александровой и Дмитрия Белоголовцева, танцевавших дуэт из “Русского Гамлета”. Русский балет в концерте памяти Улановой реабилитировала ее землячка Ульяна Лопаткина. Вопреки общей идее она танцевала вопиюще несовременного “Лебедя” Михаила Фокина. В сталинскую эпоху Уланова сделала его символом бессловесной стойкости и самоотверженности. Лопаткина трансформировала трехминутный номер в эпопею об одиночестве и крушении надежд, превратив старую хореографию в вечную.

http://www.gzt.ru/rub.gzt?rubric=reviu& ... 0000054868

Газета
17.05.2005
Ярослав Седов

Станцевали без церемоний
Вечер памяти Галины Улановой в Большом театре

Великая русская балерина Галина Уланова считала 16 мая своим вторым днем рождения, поскольку именно в этот день она, окончив Ленинградское хореографическое училище, впервые танцевала на сцене уже не как ученица, а как артистка. После смерти Улановой фонд ее имени под председательством Владимира Васильева ежегодно проводит в Большом театре вечер памяти балерины. На сей раз программа была составлена из танцевальных посвящений Улановой, присланных ведущими современными хореографами: Морисом Бежаром, Джоном Ноймайером, Иржи Килианом, Матсом Эком, Уильямом Форсайтом.

Галина Уланова была не только гениальной танцовщицей-актрисой, вокруг которой возникло целое направление "драмбалет". Она была замечательным педагогом и воспитала несколько поколений блестящих артистов: Нину Тимофееву, Светлану Адырхаеву, Екатерину Максимову, Владимира Васильева, Людмилу Семеняку, Нину Семизорову, Надежду Грачеву, которые стали символами Большого балета после нее. Но прежде всего она была кумиром самой широкой публики, подчас и в балете-то не разбиравшейся, но хранившей ее фотографии как талисман. Будучи главной балериной советской эпохи, она воплощала собой благородную сдержанность, простоту и человеческое достоинство, которое отстаивала тихо, но твердо и решительно. Все эти качества проявились в ролях - Джульетты ("Ромео и Джульетта"), Марии ("Бахчисарайский фонтан") и других, специально для нее созданных. Однако и старинную классическую "Жизель" Уланова перетолковала по-своему: фантастические танцы умерших невест, пляшущих на своих могилах, она из романтического "ужастика" превратила в советский гимн самоотверженности во имя любви и вместе с тем в выразительнейший символ победы человеческого чувства над непреодолимыми обстоятельствами.

К счастью, на сей раз празднование юбилея обошлось без утомительных церемоний и велеречивых славословий, отдающих тем протокольным советским пафосом, от которого сама Уланова всегда отстранялась. Несколько детей из хореографических училищ России и Англии были объявлены стипендиатами Фонда Улановой, а затем настал черед тех самых хореографических посвящений.

Лидером программы оказался Матс Эк, ловко воспользовавшийся возможностью устроить мини-бенефис своей супруги, великолепной танцовщицы Аны Лагуна, отмечающей 50-летие. Вместе с мужем она предстала в трогательном дуэте, где пожилая пара вспоминает о своих былых любовных играх, излучая тепло истинных чувств, не угасших в течение всей жизни. А затем Лагуна затопила зал витальной силой и артистизмом в сольном номере на музыку популярной итальянской песни "O Sole Mio".

Джон Ноймайер прислал дуэт на музыку малеровского Адажиетто, исполненный Анной Поликарповой и Иваном Урбаном. Уильям Форсайт - забавную акробатическую возню двух парней (Сирил Балди, Георг Рейшл), выхватывающих друг у друга из рук ловкую девчонку (Марта Крумменахер). Не обошлось без «Лебедя» в исполнении Ульяны Лопаткиной. Ну а Большой театр представляли Мария Александрова и Дмитрий Белоголовцев, исполнившие дуэт из «Русского Гамлета» в постановке Бориса Эйфмана, Светлана Лунькина и Руслан Скворцов, танцевавшие дуэт Бежара из «Ромео и Юлии» на музыку Берлиоза, а также последняя ученица Улановой Надежда Грачева. Вместе с Андреем Уваровым в сопровождении кордебалета и солисток Большого она выступила в картине «Тени» из балета «Баядерка», который готовила в свое время под руководством Галины Сергеевны.

http://www.izvestia.ru/culture/article1774467

Известия
18.05.05

ПОМЯНУЛИ ХОХОЧА

В Большом театре состоялся вечер, посвященный памяти Галины Улановой. Cенсацией этого традиционного весеннего гала стало выступление легендарных Матса Эка и Аны Лагуны, но овации публики достались Ульяне Лопаткиной.

Началось все в траурном духе - как обычно на подобных вечерах. Кадры кинохроники, печальная музыка, акт "Тени" из "Баядерки" и, конечно, дети - наше все. В данном случае - стипендиаты Фонда Улановой из разных школ: две москвички, девочка из Петербурга, русский мальчик из Лондона, очаровашка из Башкирии и трогательный темнокожий карапуз из Бразилии. Дети порхали по сцене под печальную рахманиновскую тему из балета Владимира Васильева "Ностальгия", публика умилялась. Самопиар фонда не раздражал - как без этого? Смутила разве что почти курьезная акция награждения премиями фонда англоязычных критиков, видевших триумф Улановой (иностранных акул пера усадили в ложу над сценой, и они сидели там весь вечер, усыпанные цветами, как живые реликвии). Но и это ничего, особенно на фоне сюрпризов второго отделения.

Главное событие вечера - это два номера, поставленные знаменитым шведским хореографом Матсом Эком. "Memory" он станцевал сам вместе с супругой - легендарной Аной Лагуной, которую мы так и не увидели в балете Эка "Жизель", где романтическая традиция была перевернута с ног на голову, а Жизель предстала крепконогой, костистой, некрасивой деревенской дурочкой. Ане Лагуне в день концерта в Большом исполнилось пятьдесят - но ее надо было видеть! Да и Эка до сих пор мало кто видел танцующим. В "Memory" - пронзительной истории стареющей, но не увядающей любви, пятидесятилетние титаны носились по сцене, как ошалевшие от нежности и влечения подростки. Опрокидывали предметы, душили друг друга в крепких деревенских объятиях, залезали друг другу под юбку и в штаны. Широкоплечий бородатый Эк гонялся за Лагуной, чтобы поцеловать край ее платья, швырнуть на кровать, усадить, разбушевавшись, на спинку стула. Располневшая, но неуемная Лагуна отвечала мужу взаимностью - таскала за ноги, сгребала в охапку, нянчила, прижимая к широкой груди.

Это признание в любви - публичное, но поразительно интимное - Эк и Лагуна, впрочем, уже в следующем номере подвергли шутливой деконструкции. Босоногая, некрашеная и седовласая Лагуна под сладчайшую в мире песню "O sole mio" вываливалась на сцену, как буйнопомешанная. Каталась, кувыркалась, валялась, широко раскинув руки и повизгивая от восторга. Витальную фурию раза три, подхватив под руки, уносили со сцены танцовщики (включая Эка), но она возвращалась и начинала сначала под хохот публики.

Другой сюрприз - видеоролик хореографа Иржи Килиана. Шутливая юмореска в духе Чаплина, в которой два персонажа с усами и в женских платьях готовили под торжественного Моцарта праздничный торт, довела публику до веселой истерики. И совсем уже нетривиальной оказалась идея показать на вечере памяти Улановой форсайтовскую работу "Три исследования атмосферы" в исполнении артистов Франкфуртского балета. Это неописуемое скольжение и верчение трех тел, казавшихся двухмерными, заставило забыть все прочие номера программы, включая Бежара, Эйфмана и Ноймайера. Скорее благодаря исполнителям, доказавшим, что нам до эпохи Улановой уже не дотянуться, а до форсайтовских технологий, равно как и до эковской органики, еще расти и расти. Эмблемой этого положения вещей стал финальный выход Ульяны Лопаткиной в "Умирающем лебеде". Прима не танцевала даже, а священнодействовала, отсекая все, что не имело отношения к вечности. До микрона просчитав, как должна заломиться рука, подломиться нога и даже то, как должна колыхаться безбрежная пачка, Лопаткина показала, что и у совершенства есть предел, а именно карикатура. Пафос, который так талантливо разрушали весь вечер и Эк, и Килиан, и Форсайт, вернулся во всем своем великолепии - зал взорвался аплодисментами. Три критика, три свидетеля улановской эпохи потрясенно наблюдали из своей почетной ложи за триумфом этой высокой и нескончаемой духовности.

Ольга Гердт

http://www.kommersant.ru/doc.html?docId=578421

КоммерсантЪ
№ 88 (№ 3172) от 18.05.2005, СР

Танцоры вышли из поминовения
// на вечере памяти Галины Улановой

В Большом театре прошел вечер под названием "Галине Улановой посвящается". Почтить память советской балерины собрался цвет мирового балета, чему искренне обрадовалась ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА.

Вечера в честь Галины Улановой фонд ее имени организует уже третий год – и с каждым разом все удачнее: из тоскливых старческих поминок они становятся по-настоящему актуальными событиями сезона. В прошлом году концерт превратился в любопытное соревнование Большого и Мариинского театров. В этом сезоне мемориальное событие выплеснулось за пределы отечества: Владимир Васильев, руководитель Фонда Галины Улановой и бессменный режиссер гала, придал ему мировое значение, пригласив в Москву самых влиятельных иностранцев.
Первое отделение складывалось по заведенной традиции: нарезка кадров из "Ромео и Джульетты" под живую музыку и аплодисменты, краткая речь Владимира Васильева, объяснившего, что 16 мая Галина Уланова считала вторым днем рождения – в этот день 77 лет назад выпускница Ленинградского училища впервые вышла на сцену в качестве солистки балета. Далее председатель фонда вручил именные стипендии малолетним талантам, а те станцевали немудрящий номер на музыку Рахманинова, причем удивительным образом соответствовали своим школам: петербурженка выделялась благонравием и чопорностью, русский мальчик из английской школы Королевского балета – аккуратностью и педантизмом, москвички – разудалостью, башкирка – угловатой грацией, а крошечный ненагражденный негритенок из Бразилии – живой непосредственностью.
Первое отделение завершилось сценой "Тени" из балета "Баядерка" в исполнении артистов Большого. Солировала Надежда Грачева, последняя ученица Галины Улановой. Эту балерину следовало бы смотреть лет 12 назад: именно тогда и именно в "Баядерке" разгорелось яростное состязание между ней и Галиной Степаненко, готовящей роль с Мариной Семеновой. Заочная дуэль двух легендарных прим была захватывающей – их ученицы творили чудеса. Теперь азарт Надежды Грачевой поугас, мастерство поупало, к тому же балерина считала необходимым сохранять постную мину в память о педагоге. Зато партнер госпожи Грачевой Андрей Уваров, хоть и выражал лицом известную дозу скорби, отпрыгал свое высоко и безошибочно, включая круг двойных assembles.
Международный парад начался во втором отделении. Легендарный балетмейстер Матс Эк со своей не менее легендарной женой Аной Лагуной, в этот вечер отмечавшей свое пятидесятилетие, станцевали номер "Память" – поразительно искреннюю и трогательную историю безоглядной любви двух немолодых людей. Располневшая, поседевшая балерина не утратила ни живости, ни естественности, ни выразительности пластики: в соло на шлягерное "O sole mio" она выплеснула такую порцию энергии и жизнелюбия, что его хватило бы на весь женский состав Большого театра.
Культовый Уильям Форсайт прислал трех солистов и фрагмент нового балета "Три исследования атмосферы", открывшего москвичам незнакомого Форсайта – не гуру и не компьютерного гения, а веселого сочинителя молодежных комиксов. Три разнополых босоногих тинейджера в майках, трениках и портках, обрезанных выше колен, кувыркались и тузили друг друга, точно дети в песочнице. За показной незатейливостью скрывалась дьявольская изобретательность: все эти подсечки-подкрутки-переброски, заплетения шести пар конечностей в один узел, демонстративная случайность и необязательность телесных контактов, принципиальная разомкнутость композиции – следствие точнейшего расчета, секрет которого можно разгадать, только увидев балет целиком.
Джон Ноймайер направил в Москву своих любимцев, Анну Поликарпову и Ивана Урбана, с "Адажиетто" на музыку Малера – красивый, местами нудноватый дуэт про то, как любовь к женщине заставляет мужчину пожертвовать своим высшим предназначением. Иван, даже обнимая Анну, все смотрел куда-то на сторону, Анна по-матерински ерошила ему волосы и нервно трепетала ногами за спиной возлюбленного. У зрелой балерины оказался внушительных размеров бюст, а ее партнер, как назло, выглядел неоперившимся юнцом, так что философская идея господина Ноймайера оказалась безнадежно скомпрометирована возрастным мезальянсом.
Мориса Бежара представляли артисты Большого: Светлана Лунькина и Руслан Скворцов исполнили знаменитый дуэт из "Ромео и Юлии", пронзивший москвичей без малого 30 лет назад во время первых гастролей бежаровской труппы. Этого, правда, вспоминать не стоило – та захлебывающаяся песнь полудетской любви превратилась в добросовестное исполнение череды трудных поддержек с посильной имитацией чувства. Фактурный красавец Руслан Скворцов явно не представлял себе, как можно потерять голову из-за женщины. Грациозная Светлана Лунькина идеально выточенными ножками прочертила все необходимые шпагаты, арабески и мостики, но ее подвела природная естественность – без актерского наигрыша любовь к этому самодовольному Ромео изобразить невозможно.
Самым обаятельным оказалось юмористическое приветствие Иржи Килиана: знаменитый чех прислал видеопленку, на которой два разнополых шута в чаплинских усиках, пудреных париках и платьях эпохи рококо готовили именинный пирог под музыку Моцарта. Вышла настоящая симфония: литаврами взлетали крышки кастрюль, группой духовых вздувались облака муки, скрипичными пассажами раскатывалось тесто – из него один клоун пытался изваять фаллосы, а другой – несуществующую грудь. Уморительный танец без ног (крупный план выхватывает только стол и стоящих за ним "поваров") вызвал в зале несанкционированные взрывы смеха, но после окончания номера сконфуженные собственной веселостью зрители аплодировали сдержанно.
Зато на "Умирающем лебеде" публика дала себе волю. До начала номера Владимир Васильев с высокохудожественной теплотой зачитывал фрагменты переписки Галины Улановой с ее фронтовым почитателем. Выплывшая Ульяна Лопаткина накалила градус пафоса до мартеновской печи. Величествен был ее Лебедь: рубин в районе солнечного сплетения, размах "крыльев" – метра два, окружность пачки – немногим меньше. Патетичны и симметричны его страдания: островки духовной примиренности со смертью омывались волнами трагического протеста. Надрывно вздымались и застывали над головой руки, затем бессильно падали – сначала одна, через равное количество тактов – вторая. Прогиб спины означал волю к жизни, строго дозированное па-де-бурре – страх смерти, плавное угасание в финале – веру в загробную жизнь. Публику прошибло до слез.
После этого монументального выступления вытаскивать на сцену всех участников гала под портрет Галины Улановой было явным режиссерским просчетом: ни форсайтовские немцы в трениках, ни идиллическая парочка Эк–Лагуна явно не вписывались в поминальный строй финала. В отличие от русских, иностранцы прямо-таки излучали радость жизни и радость танца.

http://www.ng.ru/culture/2005-05-18/7_klassiks.html

Независимая газета
# 96 (3492) 18 мая 2005 г.

ПЯТЬ ЖИВЫХ КЛАССИКОВ И ФРОНТОВОЙ ЛЕБЕДЬ
В Большом театре снова помянули Уланову
Майя Крылова

У входа в Большой театр барышники обычно настырно предлагают билеты. Перед вечером памяти Галины Улановой билеты, наоборот, спрашивали: нет лучшей рекламы балетному концерту, чем ее имя. В Большом были замечены Марк Захаров, Вера Васильева, Владимир Познер, Ирина Антонова, Владимир Зельдин. Партер заполняли солидные люди с руководящим выражением лица, которые пришли не на балет и не на Уланову, а в главный театр страны, на знаковое мероприятие с очень недешевыми билетами, которые престижно купить или (что еще престижнее) получить по приглашению. На аплодисменты такие зрители скуповаты, если, конечно, им не дают знаменитый балетный хит. А современная хореография, хотя бы и великого мастера, автоматически обеспечивает недовольное ерзание с протиркой дорогих штанов и не менее дорогих юбок

Словесная часть вечера была, к счастью, короткой: глава Фонда Улановой Владимир Васильев раздал стипендии одаренным ученикам балетных школ мира, наградил (в основном – заочно) памятными фарфоровыми статуэтками знаменитых балетных деятелей – Иветт Шовире из Парижской оперы, хореографов Мориса Бежара и Джона Ноймайера, дирижера ГАБТа Александра Копылова, который в тот вечер трудился в оркестровой яме. Присуждая ту же награду («За беззаветное служение искусству танца») знаменитой прима-балерине из Америки Еве Евдокимовой, Васильев вспомнил, как Еву скандально «прокатили» с наградой на Первом московском конкурсе артистов балета. (Интервью с Евдокимовой читайте в ближайших номерах «НГ».)

Вечер начался с акта «Теней» из «Баядерки». Вообще-то это не тот балет, в котором блистала Галина Сергеевна. Но зато он хорошо репрезентирует идею классического танца вообще, а исполнительница главной партии Надежда Грачева когда-то репетировала с Улановой. Второе отделение составили посвящения Улановой от хореографов мира – номера в постановке живых классиков плюс опус Бориса Эйфмана. К ним добавилась Ульяна Лопаткина, разумеется, с «Умирающим лебедем». Фрагмент из балета Эйфмана «Русский Гамлет» вызвал размышления на тему «Зачем брать музыку трагического Бетховена, если ставишь эротическую мелодраму?». Лопаткина размышлений не вызвала, она апеллирует напрямую к зрительским поджилкам, которые реагируют на потустороннюю харизму примы Мариинского театра.

Живые классики помянули Уланову каждый по-своему. Глава Гамбургского балета Джон Ноймайер прислал двух солистов своей труппы с «Адажиетто» Малера. Дерзновенный Уильям Форсайт из Балета Гамбурга делегировал трех исполнителей, показавших «Три исследования атмосферы» – смесь капоэйры с контактной импровизацией, с богатой пластической фантазией, заставившей профанов пожимать плечами. Иржи Килиан сделал смешной видеоролик: два пожилых артиста, он и она, с чаплинскими усиками и в кринолинах, под музыку барокко разыгрывают мизансцену на кухне в духе немого кино, наслаждаясь каждой секундой ими же творимого театра пощечин. От классика номер четыре, Мориса Бежара, представили «Ромео и Юлию» в исполнении Светланы Лунькиной и Руслана Скворцова. Спасибо им, что выучили большой номер. Больше благодарить не за что – у солистов Большого театра эмоциональный Бежар предстал приглаженным, скучным и предельно наивным.

Лишь классик номер пять, Матс Эк, приехал сам и лично выступил вместе с бывшей прима-балериной своей труппы Анной Лагуной. Замечательный номер, сделанный как бы в недрах обычной квартиры (с телевизором, торшером, стульями и диваном на сцене) назывался «Память». На ту же тему памяти прозвучало зачитанное со сцены письмо, присланное Улановой в 1943 году с фронта - про фотографию ее Лебедя, прошедшего войну с тремя дырками от пуль. Этот снимок бойцы носили в кармане гимнастерки.

http://www.vmdaily.ru/main/viewarticle.php?id=11141

Вечерняя Москва
#86 (24131) от 18 мая 2005 года (среда)

В БОЛЬШОМ ТЕАТРЕ ПРОШЕЛ ВЕЧЕР В ЧЕСТЬ ГАЛИНЫ УЛАНОВОЙ
Александр ФИРЕР


Илл.: Наталья РАЗИНА

Концерт, поставленный Владимиром Васильевым, учеником Улановой, обрел международный размах. По традиции были объявлены лауреаты награды «За беззаветное служение искусству танца» (фарфоровая статуэтка Улановой в роли Одетты). На этот раз ими стали балерины Иветт Шовире и Ева Евдокимова, хореографы Морис Бежар и Джон Ноймайер, дирижер Александр Копылов. В Москву приехать смогла только Евдокимова.
Концерт открыла ученица Улановой Надежда Грачева, выступившая с Андреем Уваровым в картине «Теней» из балета «Баядерка».
Второе отделение называлось «Посвящение Галине Улановой от хореографов мира». Здесь случилось много неожиданного: неземную балерину Уланову чествовали отменной современной хореографией и номерами, полными юмора и земных радостей.
Этот гала-концерт запомнится прежде всего гениальной танцовщицей Анной Лагуна, эффектно отметившей свой полувековой юбилей на великой сцене Большого. Самым живым номером стало ее O sole mio под соловьиные трели Паваротти. Она дурачилась, радовалась жизни, а все участники концерта попеременно подхватывали ее, и она семимильными шагами пролетала над гигантской сценой Большого. Появилась Лагуна и со своим мужем Матсом Эком, таким же священным чудовищем современного танцтеатра – в номере «Память» на музыку Рельке.
Йиржи Килиан прислал видеоверсию искрометной юморески Нappy birthday to you – кондитерских перипетий усатых паяцев. Они в четыре руки играли с тестом, кастрюлями, ножом и другими кухонными инструментами при приготовлении именинного торта.
Преклоняющийся перед гением Улановой Джон Ноймайер прислал из Гамбурга своих любимых солистов Анну Поликарпову и Ивана Урбана, представивших дуэтную версию малеровского «Адажиетто». Солисты Франкфуртского балета Марта Крумменакер, Сирил Балди и Георг Райшл показали фрагмент из балета Форсайта «Три исследования атмосферы».
Натурализмы любовного дуэта Екатерины II и ее фаворита демонстрировали в дуэте из «Русского Гамлета» Эйфмана Мария Александрова и Дмитрий Белоголовцев из Большого. Их коллеги по театру Светлана Лунькина и Руслан Скворцов показали бежаровский дуэт из балета «Ромео и Юлия» Берлиоза. Независимо от контекста хореографии Лунькина, находящаяся в прекрасной форме, пленяет естественностью и изяществом.
Венчала концерт звезда Мариинки Ульяна Лопаткина в образе «Умирающего лебедя», коронного номера Улановой.
Сама Галина Сергеевна загадочным сфинксом взирала на все это с экрана словно из другой галактики.


http://www.finansmag.ru/16433

РЕПЛИКА

НАТАЛИЯ БАГРАМЯНЦ, управляющий директор Penny Lane Translations:

- Большое впечатление на меня произвел гала-концерт «Галине Улановой посвящается», который недавно прошел в Большом театре. Начало носило традиционный характер: биография примы, перемежающаяся показом фотографий и кадрами кинохроники, слова ее учеников. Режиссеру вечера Владимиру Васильеву удалось поставить красивое, запоминающееся и, безусловно, достойное действо. Очень понравилась сама идея представления — показать эпоху Галину Улановой, пору великих танцоров, которые определяли облик мирового балета, в сочетании с современным балетом. Но я считаю, что русский классический балет не может затмить никакая другая школа, какой бы популярной она сейчас ни была. Знаменитый «Умирающий лебедь» Галины Улановой в исполнении солистки Мариинского театра Ульяны Лопаткиной произвел ошеломляющее впечатление. Создавалось ощущение, что балерина не танцевала, а царила на сцене, затмевая все, что не имеет отношения к вечному искусству.