http://www.freetime-spb.ru/article/29/8933/

Free Time Петербург
январь 2006

О ценностях в искусстве



– Долго вы думали о балете на сюжет чеховской «Чайки»?

– Мысли о ее героях – Тригорине и Треплеве, Аркадиной и Заречной – сохранились в моих личных записках, сделанных более десяти лет назад. После спектакля «Анна Каренина» мне показалось, что нужно реализовать что-то иное, новое: окунуться в другой пластический и эмоциональный мир, подумать над новым освоением сценического пространства. И память упрямо возвращала меня к чеховской «Чайке». Размышления о развитии искусства, проблема традиции и новаторства, полемика об истинных и мнимых ценностях в искусстве – все это соединилось и вернуло меня в балетный зал.

– О чем, на ваш взгляд, «Чайка» Чехова?

– Мне проще сказать, о чем моя «Чайка»… Помимо проблематики искусства и новых профессиональных задач меня волнует диалог поколений, их притяжение и отталкивание.

– В чем, по-вашему, привлекательность этой пьесы для современного зрителя? Какие смыслы этой пьесы актуальны сегодня?

– Все в этом мире – от человеческой жизни до всей истории культуры – строится на отношениях старого и нового, дозволенного и выходящего за его рамки. А драматизм отношений между героями пьесы, их непростые судьбы делают это произведение еще более актуальным и значимым для сегодняшнего дня. К тому же столкновение различных эстетических позиций, выразителями которых являются главные персонажи пьесы – Треплев и Тригорин, – довольно наглядно выражается в пластике.

– На ту же самую тему существует не только спектакль Ноймайера, но и балет Родиона Щедрина, сделанный им для Плисецкой. Как вы собираетесь продолжить эту линию? В чем новое?

– Когда режиссер драматического театра обращается к произведениям Чехова, его не спрашивают, продолжает ли он чью-либо линию. Странно, что этот вопрос задают хореографу… Я не могу говорить о какой бы то ни было пластической преемственности. Данная версия «Чайки» – это мои хореографические размышления.

– Вы вступаете в какую-то дискуссию с предшественниками?

– Пожалуй, нет. И меня не смущает наличие нескольких балетных «Чаек» и множества версий этой пьесы в драматическом театре и кинематографе. Востребованность «Чайки» означает, что Чехов придумал уникальную и универсальную драматическую конструкцию.

– В чем соблазн литературных балетов?

– Погружаясь в мир литературных образов, я стараюсь выразить то, что находится между строк, те эмоциональные состояния, которые мы испытываем по прочтении произведения. Жест, рожденный чувством, пронзает сердце. Если слова обращены к разуму, то «крик движения» – к сердцу. Обращаясь к литературе, мы прикасаемся к великим и вечным темам, характерам. В пластическом выражении знакомое обретает иной, почти мистический смысл. Сценические образы не иллюстрируют литературный первоисточник, а создают совершенно иной выразительный мир, где главенствует эмоция. Движение – это мир иных эстетических категорий.

– Круг композиторов ваших балетов не так широк. Это ваши любимые композиторы?

– Естественно, для своих балетов я использую музыку, близкую мне по духу и адекватно выражающую те идеи, которые я хочу раскрыть в том или ином балете. Например, я часто использую музыку Чайковского. Она наполнена трагическими эмоциями, которыми всегда будет жить человечество. Сочетание энергетики нашего театра с этой музыкой дает очень мощный эффект. Музыка Чайковского вдохновляет на рождение потока движений. Но помимо того что выбор музыки и без того долгий и мучительный процесс, есть еще одна проблема – авторское вознаграждение. В нашем театре создаются оригинальные спектакли, незнакомые зрителям. Такой репертуар не имеет быстрого коммерческого успеха, поэтому у нас нет возможности платить за использование современной музыки и создавать балеты в соавторстве с композиторами. Мечтаю сочинить балет на музыку Шостаковича, но для нашего театра он очень дорогой композитор.

– Всегда хотелось узнать, как происходит у вас процесс музыкального оформления балетов. Сначала музыка, потом хореография? Или наоборот? Или синхронно?

– Сначала я выбираю музыку, подходящую для отражения психологических состояний героев и сюжетных линий, а уже затем эти идеи обретают свою пластическую форму. Если я выбираю, например, Чайковского и Шнитке для «Красной Жизели» или Берлиоза и Моцарта для «Дон Жуана», то слушаю все, что написано этими композиторами, и на основе отобранных произведений создаю самостоятельную музыкальную конструкцию, на которой строится хореографическая драматургия.

– Ваши балеты – продолжение линии знаменитого драмбалета?

– Качество любого произведения искусства, и драматического балета особенно, зависит от вкуса и таланта его создателя. Я стараюсь создавать своего рода психодраму. Это особый вид спектакля: он рождается в пустом пространстве, которое наполняется эмоциями пластики тела. Для меня сцена – это возможность раздвинуть границы дозволенного. В моих балетах на первом плане не экстерьерное искусство, а хореографическая драматургия и психологическое осмысление характеров.

– Как продвигается процесс с появлением Дворца танца?

– Я занимаюсь продвижением идеи создания Дворца танца уже несколько лет. Сейчас ситуация наконец-то стабилизировалась: проект обретает серьезный смысл, отражая государственные интересы России. С другой стороны, я настолько научен своими наивными фантазиями и последующими разочарованиями, что боюсь что-либо обещать. Надеюсь, что в этот раз уже ничто не помешает, и в 2008 – 2010 годах наш дворец появится на набережной Европы.

Владимир Дудин

Женский Петербург №1 (48 )
январь-февраль 2007

Ирма Ниорадзе: Два мира, две страны и рыбалка



Петербург—город классический и космополитичный. Как академическое искусство, давно не знающее ни государственных границ, ни национальностей. У человека, который каждый день смотрит новости, много поводов усомниться в истинности нашего утверждения. Но это правда. И таково не только мнение редакции. Женским лицом Петербурга-2006, а стало быть, женщиной, которая является воплощением северной столицы, читательницы «Женского Петербурга» назвали прима-балерину Мариинского театра, удивительно искреннего человека, по-грузински гостеприимную и мудрую женщину—Ирму Ниорадзе.

Женщина в балете — особая категория. Она точно подписывает «священный договор» с искусством.

«Женщиной в балете» я почувствовала себя, скорее, после замужества и рождения ребенка. До этого я была всецело связана только с искусством — был один мир, а потом появился другой, и два мира объединились — театр и семья.

Говорят, что рождение ребенка — большой риск для карьеры балерины. Как вы решились?

Старшее поколение — мои педагоги — действительно себе в этом отказывали. Раньше так было заведено. Сейчас многое изменилось, и балерины не боятся рожать, хотя потом, чтобы прийти в форму, им приходится прикладывать огромные усилия. Мне было очень трудно, потому что уже через три месяца после рождения ребенка надо было танцевать в спектакле. Обычно дается больше времени — можно было бы выйти через год или полтора. Но я такой человек, считаю, что если остановлюсь, то и все остановится вокруг меня!

Как вы сумели вернуться на сцену в такие короткие сроки?

Из любви к искусству (улыбается). В тот момент я мечтала совместить быстрое восстановление и рождение ребенка. Удалось. Правда, были и бессонные ночи, и определенная диета. Теперь, спустя годы, другим не советую так быстро выходить на сцену. Считаю, что это очень вредно для здоровья и себя надо немножко пощадить.

Одна из французских актрис сказала, что в Грузии забыла о диетах и ела все — так было вкусно. Как вы совмещаете грузинскую кухню и диету, которую нужно соблюдать?

Дело не в кухне. Вообще, если злоупотреблять пищей, то можно очень поправиться и потом уже никогда не войти в форму и не быть на сцене! Что касается меня, то я больше отдана работе и иногда просто
забываю пообедать или поужинать. Зато никогда не забуду позавтракать. Для людей, работа которых связана с физическими нагрузками, это необходимо. Открою секрет — я не люблю сладкое. Когда узнают об этом, говорят: «Как вам повезло при вашей профессии!»

Жизнь без сладкого?

Видимо, получаю сладость от жизни, семьи и творчества (улыбается).

Насколько национальную грузинскую кухню можно было бы назвать диетической?

Она совсем не диетическая! (Смеется). Конечно, в детстве я все перепробовала. Когда начала гастролировать, познакомилась с кухнями разных стран, поняла их экзотику, стала сравнивать. Теперь выбираю еду в зависимости от страны, где нахожусь, но иногда скучаю по грузинской кухне.

Вы сказали, что для вас важен завтрак. Что в Грузии готовят утром, есть ли какая-то кулинарная традиция, которую вы сохранили в своей семье?

Мама всегда кормила меня здоровой пищей. Обычно на завтрак у меня были выжатый сок из граната, овсяная каша и яйцо, сваренное всмятку.

Женщины Кавказа всегда нарядны, хорошо выглядят, мягче в общении с мужчиной, они как бы «на вторых ролях» и при этом, считается, счастливее в браке. Почему?

Потому что мужской половине, я думаю, не нужны женщины типа «бизнес-вумен». Когда мужчина приходит домой, ему не хочется, чтобы жена была деловой, как в офисе. Дом, семья — это совершенно другой мир, и в нем должны быть другие отношения. Если некоторым женщинам удается как-то совмещать и то, и другое, это фантастически хорошо!

У вас очень красивый дом!

Изначально из этой комнаты (мы беседуем в большом зале — прим. авт.) я хотела сделать танцевальную — повесить зеркала, потому что балерине надо получать замечания не только от педагога, но и самой наблюдать за собой. Потом передумала и поставила мебель. Я давно хотела, чтобы в моей квартире всегда были весна и лето, похоже, получилось. Лучше всего в этой комнате — вид из окна. После спектакля, когда в доме все спят, я подхожу к окну, смотрю на Неву и черпаю энергию.

У вас есть какие-то эстетские слабости, например, интерьер или коллекционирование?

Моя слабость — всегда хорошо выглядеть. Вы знаете, я очень люблю красиво одеваться! Могу часами вертеться перед зеркалом, и мне это не надоедает.
Еще одно увлечение — делать себе новые прически. Правда, для этого остается мало времени. Люблю рассматривать драгоценные камни, ювелирные изделия, и считаю, что к разным нарядам надо надевать разные камни.

Ваше первое украшение?

Серьги, которые мне оставила бабушка. Потом супруг тоже подарил мне серьги. Причем для меня не имеет значения ценность украшений, я больше смотрю на идею, на то, как они исполнены.

Сами не пробовали рисовать эскизы ювелирных изделий?

Вообще-то я большая фантазерка и могу что-нибудь придумать.

Наверняка балет накладывает на женщину какие-то ограничения. Например, можно ли, оберегая ноги, носить туфли на шпильках?

Конечно, вне сцены я абсолютно нормальная женщина. Фанатизм свойственен мне только во время работы, и я о многом забываю. Тогда даже задумываюсь порой, что важнее: семья или театр?

Как отвечаете себе?

Семья! Но я безумно влюблена в свою профессию, и мне очень сложно делить себя между этими двумя сферами. Когда не танцую, я абсолютно другая. Может быть, из-за того, что я Близнец по знаку зодиака? Но если бы я всегда была одинаковой, то, наверное, не любила бы и не уважала себя. Представляете, если бы рабочий стиль я переносила домой и со всеми членами семьи общалась столь же жестко? Наша профессия требует таких строгостей, что словами не передашь!

Ваш супруг не имеет отношения к театральной сфере. Как состоялся ваш брак?

Мне повезло — он влюблен в балет. Иначе было бы сложно. Жена-балерина приходит домой такой уставшей! Когда я возвращаюсь уставшая после репетиции, то до утра не могу подняться. К счастью, мой супруг хорошо меня понимает и может позаниматься с ребенком. Погуляет с ним, если мне нужно побыть одной — творческие люди без этого не могут, особенно перед спектаклем. Конечно, и споры бывают, но я стараюсь находить компромисс. Я так воспитана: если супруг говорит, что он прав, я обязательно ему уступаю. Причем не вижу в этом унижения. Просто я женщина, и потому должна уступить.

Чем, как вы считаете, можно привлечь мужчину?

Обаянием. Женщина для того и рождена, чтобы излучать нежность, обаяние, доброту и красоту.

Когда воспитываешь сына, есть прекрасная возможность воспитать идеального мужчину. Что прежде всего вы привили бы вашему Илико? (сыну Ирмы Ниорадзе шесть лет — прим. авт.)

Уважение к старшим. А как мужчина он должен иметь мужской характер, быть джентльменом и во всех ситуациях владеть собой. Должен уметь постоять за себя, а прекрасную половину — носить на руках. В общем, быть мужчиной. Слышите, он уже поет по-мужски? (Ирма смеется, потому что из соседней комнаты раздается довольно низкий голос Илико, который напевает арию из «Риголетто» «Сердце красавицы склонно к измене»).

Грузинские песни тоже поет?

Да. У нас говорят, если в семье рождается ребенок, который не поет, это большой позор, а если слуха нет, его нужно развивать. Но у нас слух есть! (Смеется). Я уже рассказывала в интервью, что когда была на шестом месяце беременности, на фестивале Белых ночей премию «Балтика» мне вручал Пласидо Доминго. У балетных ничего незаметно — настолько худенькие, и он поинтересовался, почему я не на гастролях? Ему объяснили причину, он улыбнулся и погладил мой живот. Тогда я почему-то подумала, что мой ребенок обязательно будет петь.

Илико любит музыку?

Мы с ним слушаем не только грузинские песни, но и классику. Недавно была премьера нового произведения Гии Канчелия, и мы ходили на концерт в Юсуповском дворце. Вы не поверите, но Илико сидел два часа и слушал! Одна критикесса из музыкального мира посмотрела на ребенка, потом на меня и сказала: «Какой чудесный мальчик! Симфоническая музыка так тяжело воспринимается детьми, а он слушает, и в таких дозах!» (Улыбается).

Как вы определяете свой стиль?

О стиле я особо не думаю. Просто когда, например, я выхожу из дома, то стараюсь хорошо выглядеть. Не для того чтобы кто-то обратил на меня внимание, а чтобы, когда я смотрю в зеркало, внешний вид поднимал мне настроение с самого утра. Вот это для меня очень важно.

Ваша профессия требует не только безукоризненного внешнего вида, но и трудолюбия через силу.

Да, однажды я спросила у одной известной балерины, что мне сделать, чтобы овладеть собой? Она ответила: «У тебя очень хорошие данные от природы, хорошая техника, ты можешь владеть собой, но для того чтобы все это вынести на сцену, надо репетировать, пока ты сама не признаешься себе в том, что иссякла. Только тогда ты готова выйти».

Вы упорная?

Да, когда-то я решила, что хочу быть во всем первой. Однажды в детстве я очень хотела попасть в хоровой ансамбль. Туда принимали, как говорится, «по блату». Связей у нас не было, но все же моя мама отвела меня на прослушивание — вдруг повезет? Я пела хорошо, старалась и была уверена, что на фоне детей, которые не имели музыкального слуха, но наряду со мной участвовали в конкурсе, конечно, буду принята! Меня не приняли, отдав предпочтение тем, кто не умел петь. Впервые я столкнулась с этой стороной жизни, и мне было очень обидно. Тогда я и подумала: «Я докажу, на что способна!»

Еще как доказали! Но ведь жизнь балерины — сплошной контроль, «балетные» буквально рабы своего веса!

Да, от веса мы зависим полностью, и если балерине удается сохранять идеальную форму, не прибегая к каким-то диетам, то честь ей и хвала. Но просто сидеть на диете, на мой взгляд, глупо. Должен быть некий внутренний мотив, который диктует тебе, что через какую-то границу нельзя переходить и наедаться до отвала. Можно занять себя — рисовать, слушать музыку, общаться с друзьями.

Дайте совет по поддержанию формы!

Есть все, но в меру, заниматься физически. После работы, даже если ты очень хорошо поела, надеть спортивный костюм, кроссовки и отправляться бегать. Это так меняет человека! Возвращаешься с бодрым настроением.
Некоторые могут упражняться дома — ведь сейчас столько учебников. Потом совсем другими глазами будешь смотреть и па себя, и на мир.

В легендарном фильме «Мимино» есть диалог героев Фрунзика Мкртчяна и Вахтанга Кикабидзе, где они спорят о женской красоте. Выясняется, что армяне любят полных, а грузины — худых. Информацию о грузинах подтверждаете?

Возможно, но я слышала, что грузины больше любят русских женщин.

А какой мужчина мог бы вам понравиться?

Очень умный, интеллигентный аристократ. Это идеальная картина. Считаю, что он должен владеть хотя бы двумя иностранными языками, иметь вес в обществе и обожать свою жену.

У вас есть увлечения, далекие от балета?

В каком-то смысле рыбалка: люблю смотреть передачи, где показывают, как ловят рыбу. Очень азартно! Еще мне нравится собирать грибы, ходить по лесу — люблю тишину, шуршание листьев на деревьях. Обожаю зимний лес, высокие заснеженные елки! Сказку «Морозко» вместе с ребенком смотрим часами, так красиво в нем снята зима.

Как вы отдыхаете?

Люблю отдыхать по-разному, в разных странах. Этим летом мы с сыном были в Грузии, и на неделю или две забрались в самую глухую деревню. Я попросила односельчан сделать мне балетный станок. Представляете: горы, на них еще не растаявший снег, а я дышу горным воздухом, смотрю на эту красоту и занимаюсь! Тишина, ни одной машины. Вместе с Илико мы пили свежее парное молоко, ели натуральные продукты.

То, что сейчас происходит между Россией и Грузией — результат интересов третьих лиц, как в семье, когда супругов кто-то хочет поссорить. Нужно как-то противостоять. Может ли это сделать искусство?

Думаю, что время все расставит на свои места. Мне кажется, что сейчас
вся наша земля больна. Речь не только об отношениях Грузии и России. Что творится в Ираке, в других странах? Люди стали видеть друг в друге отрицательное, а не положительное. Не может быть, чтобы два наших народа действительно были в плохих отношениях! Семьи общие, дети, вера. Как-то в одной из передач я сказала, что готова танцевать 24 часа в сутки, лишь бы на земле был мир и люди любили друг друга...

Есть ли секрет жизненной мудрости?

Секрета нет. Мне недавно позвонили — проводили какой-то опрос — и спросили, живу ли я по плану? Так вот, я живу одним днем. Вы знаете, как легко! Наверное, не зря говорят, человек предполагает, а Бог располагает. Чудесные слова!
И конечно, надо не лениться и прилагать свои усилия. Знаете, есть такая притча: человек тонул и взмолился о спасении. Бог посмотрел на него сверху и говорит: «А ты помаши ручками, и будешь спасен!» Человек выплыл и остался жив. Жизнь — это движение вперед, и она прекрасна!

Автор Марианна Николина

http://www.gzt.ru/culture/2007/01/14/220002.html

"Газета" №5 от 15.01.2007г.

"Я работал целый год бесплатно"
Архитектор Ксавье Фабр - в интервью "Газете"



В январе 2007 года главное здание Мариинского театра должно было закрыться на реконструкцию. Но строительство второй сцены затягивается на неопределенный срок, а переезжать театру некуда. Поэтому принято решение отложить реконструкцию как минимум на три года. Французский архитектор Ксавье Фабр, мастерская которого готовила проект реконструкции, дал по этому поводу интервью обозревателю "Газеты" Гюляре Садых-заде.

- Как вы относитесь к решению отложить реконструкцию?

- Узнав, что реконструкция основного здания отложена, я счел своим долгом заявить, что в нынешнем состоянии здание Мариинского театра, надеюсь, продержится три года, но никак не больше. Здание в очень плохом состоянии. Поэтому откладывать реконструкцию надолго нельзя. Мы подробно изучили фундаменты, деревянные перекрытия, поддерживающие купол театра, и брусья, на которых висят ложи. Не секрет, что многие старинные петербургские здания покоятся на деревянных сваях, вбитых в болотистую почву, и Мариинский театр не исключение. Представляете, в каком состоянии находятся эти сваи сейчас, спустя двести лет?

Деревянные балки под куполом смещены. Поверьте, перед тем, как подготовить проект, мы провели очень серьезную предварительную работу. Мы определили все технические характеристики несущих конструкций, уточнили все архитектурные детали, изучили состояние стен и крыши. В результате мы представили Госглавэкспертизе детальный проект реконструкции, он прошел все согласования и был принят госкомиссией. Мы координировали действия всех групп специалистов, уточняли планы работ, определяли материалы, которые будут использоваться при реконструкции здания.

- Кто является заказчиком проекта?

- Фонд инвестиционных строительных проектов Санкт-Петербурга (ФИСП). ФИСП занимается распределением государственных вложений и средств Международного банка реконструкции и развития. Мы работаем в тесном сотрудничестве с фондом, и у нас всегда было прекрасное взаимопонимание: как в техническом смысле, так и в финансовом.

- Кто выбрал ваше бюро для проведения реконструкции?

- Мы победили в открытом конкурсе, объявленном Международным банком реконструкции и развития. На конкурс мы представили даже не эскиз проекта, а описание того, как собираемся действовать. Нами была произведена примерная финансовая оценка работ. Полагаю, наша группа была выбрана еще и потому, что имеет большой опыт реставрации зданий исторических театров - примерно такого же размера, с похожими проблемами. Вторая причина, по которой выбрали нас, - это то, что наша группа не собиралась ничего ломать и изменять в историческом здании и выказала полное уважение к исторической архитектуре.

- Какие театры довелось реставрировать вашей мастерской?

- Самая известная и крупная наша работа - реставрация театра "Шатле" в Париже. Наши специалисты реставрировали и знаменитый Palais Garnier, роскошное старинное здание, где идут оперные и балетные спектакли, а также театр "Одеон". Архитектурное бюро Фабра отреставрировало театры в Арле и Валенсии, международный деловой центр в Париже.

- В каком сейчас состоянии ваши официальные отношения с ФИСПом?

- Наш контракт официально приостановлен. Было решено, что работы начнутся после постройки второй сцены «Мариинка-2», а строительство новой сцены будет завершено в лучшем случае через три года. В такой ситуации государство в лице ФИСП просто обязано было разорвать контракт. Это не значит, что мы работали зря. Я надеюсь, что наш проект все же будет осуществлен. Мы остаемся авторами проекта, который прошел Главгосэкспертизу, а приостановка контракта - обстоятельство вынужденного свойства.

- Вы разговаривали с Валерием Гергиевым по поводу сложившейся ситуации?

- Однажды, и очень коротко. Он сказал, что был вынужден предпочесть строительство новой сцены реконструкции старой. Эта позиция мне понятна: переезд не был подготовлен должным образом, и потому у Гергиева не было иного выхода. Не закрывать же театр на три года.

- Как протекала ваша работа в период строительства концертного зала «Мариинка-3»?

- Думаю, мы сделали хорошую работу. Ситуация, правда, сложная, не все в здании завершено. Но я счастлив, что зал, вписанный в стены бывших театральных мастерских, был выстроен так быстро, всего за 15 месяцев. И я весьма удовлетворен акустическими качествами зала.

- Вы в частной беседе заявили, что все в этом здании придумано вами, и вы, как автор, несете ответственность за каждую деталь. Тем не менее известно, что в оформление фойе вмешивались другие. Сам Гергиев, а также строители, которые иногда заменяли указанные в проекте материалы на другие, более простые или дешевые.

- Я объясню, почему так произошло. На каждой стройке архитектору нужно обеспечить право авторского надзора над работами. Я сам тысячу раз делал замечания, писал докладные записки пачками. Я страдаю от этих строительных ошибок не меньше, чем служащие Мариинского театра. Но у меня не было контракта на авторский надзор. Фактически я не имел права указывать на ошибки строителям, у меня не было никаких рычагов влияния на них: ни финансовых, ни правовых. И не то чтобы мне отказали в авторском надзоре: просто согласование контракта на авторский надзор началось лишь в марте и затянулось до конца октября. В октябре контракт наконец был подписан, а в ноябре зал был уже готов и сдан. Возможности реально влиять на выбор материалов и качество работ у меня не было. Я остался один на один с заказчиком и подрядчиками, которые не имели отношения ни к искусству, ни к театру. Я работал целый год бесплатно, потому что обещал Гергиеву, что буду приезжать и наблюдать за строительством. И я действительно приезжал каждые 15 дней, а иногда и раз в неделю. Я сам за свой счет ездил в Мюнхен, смотрел, как идет производство заказанных деревянных панелей. Конечно, в основном мое внимание концентрировалось на строительстве самого зала и сцены, это было важнее, чем фойе. Всю эту работу я провел совершенно бесплатно, потому что люблю свою профессию, люблю музыку, люблю Мариинский театр. Но теперь я понял: это плохой метод. Особенно когда здания строятся в сжатые сроки. Я сделал все, что мог, хотя мне выплатили лишь четверть денег, указанных в контракте. Но я работаю по сердечному влечению, деньги для меня - не главное.

- Летом зал обили деревянными панелями, не покрыв перед этим крышу. Потом прошел сильный летний дождь, и все панели пришлось заменить, а для этого - снова заказывать их в Финляндии и Германии.

- Я запретил устанавливать потолочные панели, пока не установлена крыша. Но строители сделали то, что считали нужным, у них были свои сроки, они торопились. У меня, к сожалению, не было возможности выбирать производителя работ. И тем не менее на мне, как архитекторе, лежит ответственность за качество работы. Чтобы добиться нужного качества, нужно иметь возможность контролировать финансы. Так делается во всем мире: если кто-то плохо сделал порученную работу, у него отнимают деньги, штрафуют. Я могу тысячу раз повторить, как правильно делать то и это, но если мои слова не подкреплены финансовыми санкциями, никто на них не обратит внимания.

- Кто придумал нарисовать нелепые нотки по бордюру фойе?

- Это один из курьезов здешнего фойе, который не предполагался в моем проекте. Я полагал, что нужно написать тему из Седьмой, «Ленинградской» симфонии Шостаковича, и не в этом месте, а в углублении, подсвеченном снизу. Меня выслушали как всегда и сделали по-своему: поскольку проще было написать ноты на выступающем карнизе, так и поступили. Но на карнизах ничего такого никогда не бывает, это архитектурный нонсенс, выглядит нелепо и некстати.

- А кто принимал решение украсить фасад ужасными бюстами композиторов?

- Бюсты должны были сделать не из плексигласа, а из стекла, в более абстрактной манере. Они были заказаны французскому скульптору Сергею Есаяну, он живет в Париже. Стекло, умело подсвеченное, как вы понимаете, дает совсем другой визуальный эффект, нежели плексиглас. Сейчас они выглядят безобразно, к тому же стоят на другом уровне.

14.01.2007 / GZT.ru
Материал опубликован в "Газете" №5 от 15.01.2007г.

http://www.trud.ru/issue/article.php?id=200701130040401

Труд №004 за 13.01.2007

<...>

В НОВЫЙ ГОД - БЕЛЫМ ЛЕБЕДЕМ

Последний день года был для меня обычным рабочим днем. Независимо от того, есть ли вечером выступление или нет, мы приходим утром в класс, репетируем. Так каждый день, год за годом. Надо быть в форме. Но настроение было, конечно, приподнятым. Тем более что за несколько часов до наступления Нового года мне предстояло выйти на сцену в гала-концерте, который каждый сезон 31 декабря дает художественный руководитель Мариинки Валерий Гергиев и его труппа. Предложили станцевать умирающего лебедя. Как объявил публике сам Валерий Абисалович, "это номер-сюрприз по случаю окончания года". Ведь в жизни все имеет свое начало и свой конец. К "лебедю" у меня особое отношение. Как, наверное, у всех балерин, которые его исполняли. Тут требуется соответствующее состояние души. Поэтому после утренней тренировки в классе сразу отправилась в гримерную. В такие часы важно побыть одной. С 14 до 16 часов предновогоднего вечера в театре шла генеральная репетиция концерта. Но "лебедь" не отпускал меня до самого окончания театрального вечера. Мой номер пришелся примерно на середину концерта. Длится он всего несколько минут. Для меня же - почти вечность. Я знала, что в зале мой муж Владимир и наши друзья. Это такая поддержка! Потом мы все вместе отправились отмечать Новый год. Мне пожелали энергии - чтобы ее обязательно хватило для достижения намеченного в искусстве. А я пожелала им и мысленно своим зрителям, да и себе тоже, терпимости и дружелюбия. Нам всем в России эти качества очень-очень сейчас нужны.

Ульяна ЛОПАТКИНА, солистка балета Мариинского театра
ПЕТЕРБУРГ

<...>

http://www.rg.ru/2007/01/29/gerello.html
Российской газете" (Центральный выпуск) N4280 от 29 января 2007 г
Бог дал нам голос, и делить нам нечего
Ирина Муравьева

Вообще-то этот шедевр Доницетти в Москве не исполняют. Не то страшатся колоратур самой эффектной в мире белькантовой партии Лючии, не то волнуются за возможность осилить сложнейшую комбинацию виртуозных текстов для сопрано, тенора и баритона.


Но фактом остается то, что в Большом зале Консерватории случится эксклюзивное событие: "Лючию ди Ламмермур" исполнят, причем в блестящем составе, который подобрал для москвичей продюсер Михаил Фихтенгольц. Это Лора Клейкомб, Василий Герелло, Джозеф Каллейя, Паульс Путнинс, дирижер Патрик Саммерс и Российский национальный оркестр. С баритоном Василием Герелло, солистом Мариинского театра, а также театров Ковент-Гарден, Ла Скала, Метрополитен, Венской оперы и многих других, певцом, голос которого критика не поскупилась назвать "совершенством", встретилась обозреватель "Российской газеты":

Российская газета | На московскую "Лючию ди Ламмермур" солисты слетелись из разных театров мира. Чем привлекают певцов такие проекты?

Василий Герелло | Концертное исполнение оперы ставит певцов в особые условия. В театральном спектакле мы всегда, если что-то не получается, можем "спрятаться" за декорации, за актерский образ. Здесь же остаемся один на один с композитором и с собственным голосом. Это как "чистилище" для певца. В Петербурге концертную оперу популяризировал Валерий Гергиев с артистами Мариинского театра. И я рад, что в Москве появились такие проекты и свой продюсер, способный собирать на один вечер певцов уровня Лоры Клейкомб или тенора Джозефа Каллейи.

РГ | Какие неожиданности ждут публику, кроме того, что многие услышат "Лючию" впервые?

Герелло | Дирижер открыл в партитуре все купюры, которые ни в одном театре не открывают. Так что москвичи услышат полный вариант Доницетти.

РГ | Вас нечасто можно услышать не только в Москве, но и в Мариинском. Какие реальные связи вы поддерживаете со своим театром?

Герелло | К сожалению, я редко пою здесь, но Мариинский театр считаю родным домом. Я приезжаю на "Белые ночи", в свои спектакли "Макбет", "Бал-маскарад", "Дон Карлос", "Силу судьбы", "Травиату". Я прилетаю буквально на день. Мы берем пример с маэстро Гергиева, который всегда говорит: "Два дня - это ничего, надо сутки воспринимать так, будто в них 48 часов".

РГ | Как вообще Мариинский театр поддерживает свой дух, если маэстро почти всегда находится за рубежом, а солисты делают карьеру в других театрах мира?

Герелло | Возможно, такое впечатление и создается, но Гергиев всегда успевает быть в театре. Мне иногда кажется, что он вообще не покидает театр: когда бы я ни прилетел, он на месте. Он смог поставить дело так, что наши артисты и живут неплохо, и имеют возможность петь, где хотят. Мы собираемся вместе: сейчас у нас начинаются гастроли в Вашингтоне, где я буду петь в "Фальстафе". А в марте мы повезем "Фальстафа" на десять дней в Тель-Авив.

РГ | И все-таки со своими мариинскими коллегами вы чаще сталкиваетесь на западной сцене?

Герелло | Не так часто. Мы работали вместе с Анной Нетребко, с Владимиром Галузиным. Вообще, из российских певцов, уехавших на Запад, только единицы поют в хороших театрах. Остальные оккупировали маленькие театры Германии за зарплату в 5000 евро.

РГ | А в Ковент-Гарден, где собрались сейчас четыре русских баритона: Герелло, Дмитрий Хворостовский, Сергей Лейферкус, Владимир Чернов, как делите территорию?

Герелло | Бог дал нам голос, поэтому делить нам нечего. Я вообще не воспринимаю соревнование с кем-то, я нахожусь в состоянии конкурса с самим собой. Каждый день, на каждом спектакле.

РГ | Обычно певцы участвуют в конкурсах для того, чтобы их заметили импресарио.

Герелло | У меня не было в этом необходимости. Я еще студентом консерватории попал в Мариинский театр и пел в "Дон Карлосе". На спектакле меня заметил агент из Лондона и отправил в Амстердам на постановку "Севильского цирюльника". Ставил не кто-нибудь, а Дарио Фо, известнейший итальянский режиссер, лауреат Нобелевской премии. Я два месяца работал с дирижером Альберто Дзеддой и с Дарио Фо над каждой нотой, над каждым движением. Они мне сделали такую роль Фигаро, что я мог Каватину петь и лежа, и на осле, и жонглировать при этом. И все это было легко и хотелось петь восемь часов подряд. Смысл режиссуры не в том, чтобы Фигаро вышел в обличие бен Ладена, в чалме и с пистолетами, как это было у меня в Париже, а в умении чувствовать органику оперы и певца.

РГ | Это главный конфликт, который разворачивается сегодня в оперном театре.

Герелло | Да, сейчас не важно, есть ли голос у певца, потому что в спектакле должен самовыразиться режиссер. В оперу хлынули постановщики из кино, из драмы, которые не знают, где находится нота "до", не понимают, как звучат эти точечки на линейках, какая специфика у вокалиста. Певец не может петь, задрав ногу и заломив руку. Часто это превращается в издевательство над композитором, и появляются спектакли, подобные "Трубадуру" в Гамбурге, где действие начиналось в морге среди покойников, или мюнхенской "Пиковой даме", где Пласидо Доминго в роли Германна изображал железнодорожного проводника, а мой Елецкий выходил вдрабадан пьяный с бутылкой виски и приставал к Лизе: "Ты печальна, дорогая?" На сцене разворачивалась оргия. Так видеть классику - это дегенерация.

РГ | Что же артисты не протестуют?

Герелло | Протестуют иногда. И мне приходилось рвать контракты.

В этом смысле лучшие по отношению к классике театры - Метрополитен, Ковент-Гарден и Мариинский. У нас, конечно, всякое бывает, но Гергиев ищет режиссера. Их нет.

РГ | Cреди ваших личных предпочтений - украинская народная песня. Пропагандируете ее на Западе?

Герелло | Я записал диск с украинскими песнями, в Америке он просто нарасхват. Сейчас записываю диск "Городской романс" с оркестром народных инструментов. У меня ностальгия по всему этому: "Глядя на луч пурпурного заката" или "Только раз бывают в жизни встречи"! Это и есть душа. Надеюсь еще спеть с хором в церкви на Пасху.

РГ | Может, примите участие и в Пасхальном фестивале, выступите в каком-нибудь городе России?

Герелло | Я вам сейчас скажу главное: у меня есть мечта - бросить на год все свои контракты и поехать по России - спеть бесплатно во всех городах от Москвы до Владивостока. Я серьезно говорю: денег мне не надо. Я хочу увидеть глаза живых людей, а не снобов. Я хочу петь для них.

nadia,спасибо!

http://www.izvestia.ru/culture/article3101267/
ИЗВЕСТИЯ 19.02.07
Певица Ольга Бородина: "Я не марионетка и не робот"
Екатерина Бирюкова

В понедельник в Зале имени Чайковского под управлением Владимира Федосеева пройдет опера Римского-Корсакова "Царская невеста" в сценической версии Ивана Поповски. Главная гордость проекта - меццо-сопрано Ольга Бородина в партии Любаши. Со знаменитой певицей поговорила обозреватель "Известий" Екатерина Бирюкова.

вопрос: Вы одна из немногих певиц такого ранга, которые умудряются сочетать карьеру с насыщенной семейной жизнью. Как вам это удается?

ответ: Понимаете, до того момента, когда у меня появилось такое количество детей - их сейчас трое, - конечно, все было подчинено работе. И я всегда говорила, что для меня работа - главное. Нужно было утвердиться, встать на ноги. Потом все поменялось - главными стали семья и дети, их воспитание. А все остальное ушло уже на второй план. Видимо, за 20 лет работы накопилась какая-то усталость. К тому же интерес угас - в связи со многими обстоятельствами. Вы понимаете, о чем я говорю...

в: Не очень, если честно...

о: Ну, уровень сейчас очень упал. Не только Мариинского театра, но и вообще везде. То, на чем мы были воспитаны, ушло в небытие. Все стало более современно. Я не говорю - плохо. Но как-то более бездушно.

в: Вы имеете в виду современную оперную режиссуру?

о: Современную режиссуру, современное отношение молодежи к работе. Я помню, как мы готовились, как тряслись перед каждой репетицией. А сейчас люди выходят с невыученной партией и совершенно спокойно при этом себя чувствуют.

в: Вы считаете, это проблема нового поколения?

о: Думаю, да. Это же не единичные случаи, и не только здесь.

в: В Метрополитен-опере вы тоже это замечали?

о: Ну, может быть, слегка. Этот упадок происходит еще и из-за финансовых проблем. Если в спектакле уже есть одна-две звезды, на другие партии театры вынуждены приглашать певцов подешевле, пониже уровнем. Раньше этого не было. Но в последнее время, с падением курса доллара и после 11 сентября, очень снизились бюджеты.

в: Своим главным оперным домом вы сейчас считаете Метрополитен?

о: Так получается, что там я востребована в последнее время намного больше, чем, скажем, у себя на родине. Хотя бы из-за того, что здесь мой репертуар не идет. Несколько лет назад я попросила Валерия Абисаловича Гергиева сделать "Царскую невесту" - это первый спектакль за 20 лет работы в Мариинском театре, который как бы был поставлен "на меня". Для меня это было очень важно. Но... все вышло как-то тяп-ляп, быстрей-быстрей. Не могу сказать, что Юрий Александров, который его поставил, плохой режиссер. Но, увы, не получилось того праздника, который я хотела сделать. Мне было очень обидно, и я решила не участвовать в этом спектакле. Хотя я очень люблю "Царскую невесту", и хорошо, что сейчас в Москве это все-таки произойдет...

в: Как же ваша россиниевская Золушка сочетается с Любашей из "Царской невесты"? Все-таки эти партии для совершенно разных голосов...

о: Ну, это еще не такой контраст, как Золушка и Амнерис! Наверное, я была одна такая, кто, имея немаленький голос, мог совмещать драматический репертуар и лирико-колоратурный. Конечно, это очень тяжело. Недавно я провела такой эксперимент - решила опять спеть Россини после десятилетнего перерыва. Хотя с годами голос стал и ниже, и тяжелее, и колоратуры петь уже не так легко. Но мне нужно было в первую очередь себе доказать, что я еще могу.

в: А, наоборот, в сторону большего "утяжеления" голоса, в сторону Вагнера, скажем, вас не тянуло?

о: Никогда. Не могу сказать, что Вагнера я не люблю. Но, поскольку голос у меня всегда был лирический, я понимала: для того чтобы подольше его сохранить, мне не нужно петь Вагнера.

в: Но Гергиев наверняка пытался соблазнить, все-таки Вагнер - его конек..
.
о: Пытался, пытался. Вот очень многие любят говорить, что у Бородиной плохой характер. Что она если чего не хочет, то и не делает... Я только не могу понять: при чем тут характер? Каждый человек не должен делать то, в чем он не уверен! Я выхожу на сцену, я должна отвечать за то, что делаю, должна быть на 100 процентов уверена, что могу сделать это хорошо. А если чувствую, что не могу, - не делаю.

в: Вам часто приходится быть резкой с коллегами?

о: Ну, может, за 20 лет - три раза.

в: Недавний случай в Венской опере сюда попадает?

о: То, что написали и наговорили по телевидению, просто смешно. Абсолютная неправда. Конечно, скандал был, но совершенно на другой почве. Это должна была быть последняя в моей жизни - так я решила для себя - "Итальянка в Алжире" Россини. Я приехала из Вашингтона, где пела, как меня уверяли, в той же самой постановке. В Вене было всего три дня репетиций, причем почти никто из солистов не знал ту постановку, что известна мне. Эта же, как я увидела, ничего общего с ней не имеет. Все переделано, причем совершенно необоснованно. Партнеры на сцене не знают, что им делать! Колоратуры колоратурами, но это комическая опера! Там все построено не только на пении, но и на игре. Я страшно расстроилась, потому что все оказалось не то что непрофессионально, а просто уголовно. Помощник режиссера - совсем еще девочка - толком ничего не могла объяснить. Побежала к директору, сказала, что Бородина капризничает. Тот - человек непростой, у него со многими известными вокалистами сложные отношения. Рене Флеминг мне рассказывала - с ней там тоже был большой скандал. Там в театре - как в гестапо: все друг на друга наговаривают, страшно боятся потерять работу... В общем, директор пришел и накричал на меня во время оркестровой репетиции: "Если ты хочешь делать свою карьеру в Америке, то там и пой!". Я ответила: "Хорошо". Потом позвонила своему агенту и сказала, что после такого хамства со стороны дирекции не хочу участвовать не только в этом спектакле, но и ни в одном другом. Было написано официальное письмо, где я отказалась от всех дальнейших проектов - там, по-моему, новые постановки "Аиды", "Бориса Годунова". Директор потом прислал факс, мол, это недоразумение и все такое. Но обратный шаг я делать не хочу.

в: Но какие-нибудь другие европейские театры для вас все же важны? Или, действительно, только Америка?

о: Конечно, важны. Хотя... с "Ковент-Гарденом" тоже была история, связанная с "Аидой" в постановке Роберта Уилсона, с которым моя сущность не сочеталась. Не было никакого скандала, но когда я пришла на репетицию и это все увидела, то сказала: извините, пожалуйста, но я не могу в этом участвовать. Потому что я не марионетка, не робот и к тому же слишком люблю эту оперу.

в: А как же парижская "Бастилия"?

о: В Парижской опере мне предлагали сейчас новую постановку "Аиды", но она попадала на летний период, и я отказалась, потому что летнее время я должна быть с детьми. Им нужно солнце, море...

в: Так вы детей возите с собой по всему миру?

о: Маленького, которому четыре годика, - да. Но старшему уже скоро 21, среднему - 9. Они учатся. Один - в консерватории, другой - в хоровом училище при Капелле.

http://www.politjournal.ru/index.php?ac ... &issue=186

Политический журнал
№ 5-6 (148-149) / 19 февраля 2007

Фарух РУЗИМАТОВ: Для меня Москва стала Вавилоном, не хочу здесь танцевать



…Фарух Рузиматов с улыбкой говорит, что танцевал едва ли не всех балетных принцев и королей. Американская пресса назвала Рузиматова «золотым танцовщиком века», англичане присвоили ему титул «Танцующий леопард». Одна из новых работ мастера – Григорий Распутин в одноименном балете петербургского хореографа Георгия Ковтуна. Теперь Рузиматов сотрудничает с отмечающим 60-летие хореографом Борисом Эйфманом.

К сожалению, московская публика практически лишена возможности увидеть «царственного, терпкого и тревожного в каждом, даже самом сложном, своем движении». Не балует Рузиматов и журналистов – он практически не дает интервью. Нашему корреспонденту удалось побеседовать с Фарухом на ежегодном фестивале балета в Финляндии сразу после спектакля «Распутин», имевшего там оглушительный успех.

– У вашего танца словно бы нет возраста, вы демонстрируете блистательную технику, одинаково виртуозно танцуете и классические, и современные постановки. Меж тем говорят, что век танцора недолог, как у бабочки.

– Конечно, с одной стороны, век танцовщика короток, но, с другой… Я думаю, что все зависит от человека, от его отношения к профессии, желания танцевать – от его любви к этой профессии. Пока человек стремится духовно развиваться, не останавливается на достигнутом, не появляется так называемый звездный статус, пока человек чувствует себя внутри учеником, он будет расти. Когда человек останавливается, ему становится неинтересно – он начинает стареть. Все останавливается.

– То есть вы полагаете, что именно в этом причина трагедий многих прославленных в свое время танцоров, которые сошли со сцены, например, в 35 лет?

– Часто бывает, что люди получают травму. Одно дело получить травму в 20 лет, когда еще есть время восстановиться, другое дело – лет в 35–40, это уже намного сложнее. Кстати, вы мне польстили, сказав, что технически я могу все. Конечно, могу, но мне это дается намного сложнее, чем, скажем 15–20 лет назад. Но, так скажем, осмысление того, что ты делаешь, становится, конечно, более глубоким. В случае, если ты работаешь над этим.

– А вас травмы удачно миновали?

– Нет, травмы были, но я не люблю об этом говорить.

– Помимо техники, всегда отмечалось еще и ваше драматическое дарование, которое, как утверждают критики, вы сумели реализовать в полной мере лишь сейчас, исполнив партию Григория Распутина. Что значит для вас эта работа?

– Во-первых, этот балет был поставлен специально на меня. Это очень важно для любого артиста. Это совсем другое чувство. На мой взгляд, у нас получился удачный тандем с хореографом Георгием Ковтуном. Ну и сама личность Распутина настолько грандиозная, мистическая, овеянная легендами. Она дает колоссальную пищу для артиста. Личность мощная, харизматическая и вместе с тем противоречивая. Распутин – персонаж не одной краски, он многолик.

– Когда вы готовили эту партию, наверное, пришлось изучить много материалов, окунуться в историю?

– Я прочел, конечно, какие-то книги, но в принципе для меня это было не столь важно. Я делал все скорее интуитивно. У меня искренний интерес к Распутину, я чувствую его бешеную энергию. И отношение к нему пропускаю через себя, воплощая свои эмоции на сцене. Я не играю Распутина, я выражаю свои собственные чувства через этого человека. Получается такая смесь меня и персонажа. Вообще я себя не отношу к тому типу людей, которые досконально все изучают и пытаются на основе этого как-то выстроить роль. Наверное, это помогает. Но я всегда иду по другому пути, более полагаясь на интуицию, хореографию, свое тело…

– Но у вас все равно, наверное, есть свое представление об этом человеке?

– Безусловно. Но дело в том, что ни о ком, кажется (кроме, пожалуй, Наполеона), не написано столько. При этом очень мало исторических фактов, очень много легенд, противоречий, очень много «желтизны». На мой взгляд, Распутина, особенно на Западе, представляют весьма однобоко: распутник и пьяница, непонятно как проникший в царскую семью и сумевший на нее воздействовать. Этот вариант я сразу отмел. Я полагаю, что это была все-таки очень духовная личность. Он прошел много монастырей, долго путешествовал. То есть он очень много пережил, напитался, так сказать, духовной энергией, и ему было что дать. Конечно же, при этом он был сильным, ловким человеком, который на самом деле мог смещать чиновников, кому-то помогать, и небескорыстно. Хотя на самом деле очень мало из того, что Распутин пытался сделать, например в политике, действительно удавалось. Но что касается его воздействия на царскую семью – там были совершенно другие отношения. Именно духовные отношения.

– Создается впечатление, что у вас с этой личностью установилась некая мистическая связь.

– Думаю, что да. Безусловно, я чувствую на себе влияние мистической личности.

– Ощущений жутких не вызывает?

– Нет. Ощущения как раз обратные – черпаешь силы. Это дико тяжелый спектакль – физически, эмоционально. Но вместе с тем он дает определенную энергетику.

– «Распутин» имеет огромный успех за границей. Но премьеру в Москве танцевали не вы. В Москве, насколько мне известно, вы вообще практически отказываетесь выступать.

– Да.

– Вы не могли бы объяснить почему?

– Ах… Не знаю почему. Не то чтобы у меня предубеждение против Москвы. Находиться там, просто репетировать, заниматься я могу. Но вот почему-то танцевать на московской сцене… Для меня Москва сейчас стала неким Вавилоном, где все измеряется деньгами, связями, какими-то пустышками. Мне просто не хочется в этот котел входить. Хочется, чтобы была какая-то чистая территория, когда все происходит на другом уровне – человек просто занимается творчеством. Ну не продается, что ли. Что-то типа этого. Поэтому не хочу я танцевать в Москве. Хотя Распутина я бы станцевал. Но для этого нужна хорошая поддержка. Должен быть хороший театр, должны быть задействованы хорошие профессионалы. Этого требует сама хореография балета. Здесь очень мощная тема, ее надо поддерживать, в том числе энергетически. Вообще собрать спектакль было очень трудно. У него довольно сложная судьба. В частности, здесь, на фестивале, мы имеем возможность показать вариант, в котором участвует прекрасный хор – всемирно известный Большой казачий хор под управлением Петра Худякова, созданный в эмиграции Г. Жаровым еще в начале прошлого века. Превосходные голоса, профессионалы оперной сцены из разных стран. С ними прекрасно работается. Конечно, их участие, звучание живых голосов облегчает и мою задачу. Дело в том, что я в этой партии трачу дикое количество энергии, просто катастрофическое. Энергию, которая пойдет в зал, должны создавать вокруг солистов все. А часто именно это рассеивается. Я вовсе не осуждаю и не жалуюсь. Просто молодежь сейчас порой не осознает отношения к делу. Но то, что они молоды, – не повод. Знаете, я был в 20 лет фанатиком, я не вылезал из зала 24 часа. Безусловно, можно погулять, это все понятно. Но когда приходишь в зал, ты должен работать, тотально отдаться. Нет – ну тогда поменяй профессию.

– Возможно, проблема в том, что сейчас происходит что-то вообще с русским балетом. Идет смена поколений, возможно, многое утрачивается?

– Во-первых, сейчас у нас практически нет балетмейстеров, на мой взгляд. Есть балетмейстеры, которые способны сделать, скажем, хороший номер, может быть, одноактный балет. Но таких масштабных балетмейстеров нет, вымерли как динозавры. А что касается смены поколений, наверное, многое определяется веянием времени, технологическим прогрессом – все настолько быстро. Конечно, это отражается на сознании. Но мне кажется, если человек любит танец, то, что бы ни происходило, отношение к этому все равно не должно меняться.

– Являются ли в какой-то степени изменения, происходящие в балете, следствием того, что он и, главное, уникальная российская балетная школа в последние годы практически лишены государственной поддержки?

– Естественно. Российский балет всегда был под опекой государства: и до революции это было элитарное искусство, и в Советском Союзе его холили и любили. Очевидно, что поддержка необходима. Сейчас этого нет. И конечно же, молодежь не может получить столько, сколько получали танцовщики в школах раньше.

– Я знаю, что вы работаете по контрактам за границей. Изменилось ли что-то за последние годы в восприятии нашего балета, востребован ли он в мире по-прежнему?


Через образ Распутина Рузиматов выражает собственные эмоции

– Вы знаете, я не так уж много работаю по контрактам за рубежом. Постоянно – только в Японии. Ну и в течение сезона у меня бывают за рубежом какие-то гала-концерты, которые я, честно говоря, ненавижу. Но вопрос очень хороший. Я отвечу так. Как известно, во времена «железного занавеса» в России было, собственно, два театра – Большой и Кировский (Мариинский). Конечно, были хорошие театры, труппы в других городах, но за границу выезжали именно эти два. При этом заграничных гастролей было не так уж много, главным образом работали на основной сцене, где существовали определенные традиции, благодаря которым и рос театр. Когда я пришел в Кировский театр, во времена Виноградова, театр был на очень высоком уровне – было очень много прекрасных балерин, хорошие танцовщики. Когда Кировский выезжал за рубеж – это было событие. Потом все изменилось, открылось, появились какие-то антрепризные труппы, и миф русского балета постепенно и естественно начал рассеиваться. Часто труппы с чрезвычайно громкими названиями показывают нечто ниже среднего уровня. Это, на мой взгляд, очень дискредитирует российский балет в целом. Я понимаю, что всем надо зарабатывать, но появляются очень большие проблемы. И для прославленных трупп, и вообще для балета.

– Другими словами, вы считаете, что все появившиеся за последние десятилетия маленькие самостоятельные труппы, которые со своими продюсерами организовывают себе жизнь, это всегда плохо?

– Почему? Нет, конечно. Во-первых, есть прекрасный театр Бориса Эйфмана. Сейчас у нас можно назвать несколько очень хороших коллективов. Есть удачные примеры, конечно.

– А Большой и Мариинка? Есть ли там какие-то серьезные изменения и проблемы?

– О Большом театре я не могу судить, потому что я их давно не видел. Единственное, что могу сказать, – у них очень крепкий состав, много хороших танцоров и балерин. Что касается Кировского, у нас произошла смена поколений, сейчас в основном танцуют 18–20-летние люди. Из прославленных звезд осталась, наверное, только Лопаткина. Захарова ушла в Москву, Вишнева много гастролирует в разных театрах. Но феномен нашего театра в том, что, если человек начинает куда-то выезжать, работает месяц там, месяц здесь – это сразу накладывает отпечаток. В Кировском есть определенная аура, стиль. Поэтому, когда человек возвращается, смотришь – что-то не то… Что-то человек безусловно набирает, но есть определенная опасность. Вообще если хочешь дольше продержаться, надо классику все-таки дольше танцевать. А сейчас люди как-то очень быстро прекращают танцевать классику, и поэтому, наверное, очень часто век короткий.

– Кого из танцующих сейчас звезд вы считаете наиболее интересными?

– Конечно, у меня есть свои приоритеты, но я не люблю публично говорить о коллегах. Я могу сказать только, что настоящих артистов балета – не просто танцовщиков, но артистов вообще – очень мало.

– Тогда поставим вопрос по-другому. У вас есть свои кумиры или, возможно, были?

– Когда я начинал, на меня произвел сильнейшее впечатление Антонио Гадас, танцор фламенко, который приезжал в Питер в начале 80-х. Это впечатление на всю жизнь. Еще молодой Фернандо Бохонес. Безусловно, Нуриев, естественно Барышников. На мой взгляд, это АРТИСТЫ балета. И сейчас эта ниша свободна.

– Вы увлекаетесь «фламенко», и, насколько мне известно, уже успешно работали в этом жанре. Собираетесь продолжить?

–Очень своевременный вопрос. В конце марта в Питере состоится премьера программы, где я буду вместе с профессиональными танцорами исполнять «фламенко» под музыку «Болеро» Равеля.

– На ваш взгляд, в целом в России во многих отношениях не стало тяжелее жить? Как вы вообще воспринимаете то, что происходит вокруг?

– Все зависит от того, как человек воспринимает мир. Есть такая притча. Человек приходит в город, останавливается у ворот и говорит:

«Я пришел из города, где все сплошные жулики, обманщики и воры. А как в вашем городе?» Ему отвечают: «Знаешь, у нас тоже жулики, воры и мошенники».

Через некоторое время приходит другой человек и спрашивает:

«Как здесь, в вашем городе?»

«А как было в том городе, откуда ты пришел?»

«Там прекрасный город, великолепные люди, добрые и внимательные».

«Ты знаешь, у нас то же самое – внимательные, добрые люди».

То есть все зависит от твоего внутреннего состояния, где бы ты ни оказался.

– Вы не хотите попробовать себя в других жанрах? В свое время Вера Глаголева сняла вас в своем режиссерском дебюте. Замечательный был фильм, и вы там были очень хороши.

– Это эпизод, где меня из-за рояля не видно? (Смеется.) Если серьезно, недавно я попробовал себя даже в таком классико-драматическом спектакле. Мой приятель Виктор Терели, прекрасный артист и драматург, предложил мне сыграть в спектакле по «Моцарту и Сальери» Пушкина. Почему-то он выбрал меня на роль Моцарта. В общем, мы сыграли, и вполне успешно. Но я понял, что не созрел пока для текста. Хотя Виктор убеждал меня, что я могу, все хорошо. Но танцевать мне пока интереснее.

Беседовала Марина КОЛЕСНИКОВА

ДОСЬЕ

Фарух РУЗИМАТОВ

Звезда мирового балета. Премьер Мариинского театра.
Заслуженный артист России (1995).
Народный артист России (2000).
Лауреат Международного конкурса артистов балета (Варна, 1983).
Обладатель специального диплома Парижской академии танца, награды Французского фонда танца. Лауреат премий «Балтика» (1998), «Золотая маска» и «Золотой софит», Международной премии Бенуа. Кавалер ордена «За духовное возрождение России».
В репертуаре: «Сильфида» (Джеймс); «Жизель» (Альберт); «Баядерка» (Солор); «Корсар» (Али); «Спящая красавица» (Принц Дезире); Grand Pas classique Обера; «Щелкунчик» (Принц); Grand pas из балета «Пахита»; «Лебединое озеро» (Зигфрид); «Дон Кихот» (Базиль); «Раймонда» (Абдерахман); балеты М. Фокина «Шопениана», «Шахерезада» (Золотой Раб), «Видение розы»; «Легенда о любви» (Ферхад); балет О. Виноградова «Витязь в тигровой шкуре» (Тариель); балеты Дж. Баланчина «Тема с вариациями», «Аполлон», «Блудный сын» (Блудный сын); балеты Р. Пети «Кармен» (Хозе), «Юноша и смерть».

Испанский хореограф Хосе Антонио поставил балет «Гойя-дивертисмент» специально для Фаруха Рузиматова.

http://www.kommersant.ru/doc-y.html?doc ... ueId=36226
ГАЗЕТА КОММЕРСАНТЪ
№ 41 (№ 3617) от 15.03.2007, ЧТ

Владимир Галузин: в одной арии ты должен пережить весь спектакль
Знаменитый тенор рассказал Ъ о том, почему волновался перед московским концертом

тенор опера
В зале имени Чайковского прошел концерт филармонического абонемента "Звезды мировой оперы". В Москве выступили российские певцы, которых на родине услышишь нечасто: Владимир Галузин, многими признаваемый лучшим драматическим тенором мира, и сопрано Анна Самуил, уверенно делающая сейчас международную карьеру звездного уровня. Перед концертом с ВЛАДИМИРОМ ГАЛУЗИНЫМ специально для Ъ побеседовала корреспондент телеканала "Культура" АННА УРМАНЦЕВА.
– Говорят, что вы будто бы страшно волновались перед этим концертом. Есть причина для волнений?
– Можете доверять тому, что говорят. А причины, конечно, есть. Дело в том, что концерты такого рода я даю крайне редко. Я не очень люблю саму форму концерта, потому что эта форма требует грандиозной нагрузки, я бы сказал, даже больше, чем на спектакле. Концерт лишен мизансцены, я не могу опереться на те предметы, которые помогают мне на сцене в спектаклях. Кроме того, я лишен тех репетиций, которые дают возможность понять, где возникает наибольшее психологическое и физическое напряжение, и тем самым "распределить себя".
– Вы хотите сказать, что здесь необходимо сделать кульминацию в каждой арии, а в спектакле она всего одна?
– Именно так. Сама природа роли, динамика – ее нужно драматургически выстроить. А в концерте ты в одной арии должен пережить весь спектакль, поэтому мне сложно сейчас предположить, сколько сил я отдам. Мы не на базаре, сосчитать растраты довольно трудно. Тем более понять все это за одну репетицию. Вчера я приехал из Брюсселя, отрепетировали, теперь – концерт, на следующий день – Италия, где надо петь Отелло. Поэтому я не преувеличу, если скажу, что концерт для меня – это настоящее переживание.
– Вы говорите об этом даже как о некоем рубеже. Интересно, а как вы психологически выстраиваете концерт? Ну вот, например, как сюиту из жизни оперного певца, со своей биографической линией? Ведь в программу входят арии из теноровых партий, которые вы пели в течение жизни?
– О да! Не только пел, но переживал, и становился похожим на своих героев. Вот, например, "Паяцы" – это одна из самых потрясающих итальянских опер. Так вот, судьба моего героя, наверное, похожа чем-то на мою жизнь, несомненно,– совпадения есть. Не буду раскрывать какие-то сердечные тайны, но в жизненных ситуациях здесь я с этим героем очень схож. Я вообще очень ревнивый человек по жизни. На меня роли Отелло, Хозе, Канио наложили свой отпечаток. Я жутко ревнивый.
– Профессиональная ревность? То есть ревнуете, когда кто-то поет партию, которую вы спели бы не хуже?
– Нет, это более масштабное чувство. Я ревную весь этот мир вокруг себя, со всей страстью, на которую только способен. Да нет, не воспринимайте мои слова слишком серьезно. Это просто жизненная ситуация, моя личная жизнь, на которую, думаю, мы отвлекаться не будем.
– Кстати, о жизненных ситуациях: москвичи вас очень ждали в 2001-м, вы должны были спеть Германна в Большом театре...
– Вот в этом еще одна причина моего волнения. Да, действительно приезжал и действительно не спел. Причина – аллергия. Я жил в отеле, хотя пожаловаться не могу, отель был очень хороший, но там ковры обрабатывают химическими средствами, которые и вызвали у меня аллергию. Голос пропал совсем.
– И это при том, что тенор, наверное, голос, вообще требующий особо бережного обращения?
– Да нет, это заблуждение. У каждого человека свой аппарат, это не зависит от тесситуры голоса. Так уж получилось, что я аллергик – ну, что тут поделаешь? Но, слава Богу, не шизофреник, например. Самое смешное, что в этом году я приехал в тот же отель. Правда, на одну ночь, а не на три.
– Зачем же было приезжать в тот же отель?
– Ну не знаю, так получилось. Да нет, отель-то хороший! Даже слишком чистый. А вот грязь – отечественного производства, своя, российская, у меня аллергию не вызывает. Тогда, когда я не спел "Пиковую даму", пошли всякие разговоры, что я, мол, сделал это потому, что денег мне заплатили меньше. Еще что-то. Мне, конечно, было обидно. Я в Россию приезжаю совсем не из-за того. И тем более в Москву. Ведь Москва это Москва: здесь расположены самые известные концертные площадки, где выступали самые великие певцы.

http://www.freetime-spb.ru/article/27/7818/

ИГОРЬ КОЛБ: Старая Коломна и мир запахов
– Понятие “время для себя” для вас существует?

– В последнее время это для меня больной вопрос. До февраля мой график спланирован очень напряженно. Тем не менее, такое время, конечно, существует. Вот, например, я созрел, чтобы приобрести машину, которую наконец умудрился купить, хотя оставил ее в салоне, потому что пока нет времени.

– Из чего состоит то немногое ваше “время для себя”?

– Это время, в котором не участвуют мысли о работе. Иногда бывает, что в нем не участвует и моя семья. Перелеты, отели, дорога по пути из отеля в театр – это не то время, потому что ты думаешь о работе, о том, что будешь танцевать вечером. И времени на то, чтобы сесть и тупо уставиться в телевизор, тоже не существует. Скорее всего, это время, когда можно пойти туда, куда хочется, не думая о том, что вечером спектакль. Хотя спектакли бывают разные. В конце концов, можно пойти и потратить ночь на что-то приятное для себя.

– Семья большая?

– Жена и четырехлетний сын. Это мой тыл. Мы живем в потрясающем районе – Старой Коломне. Малолюдном, более чем какие-либо другие центральные районы, заброшенном, как бы менее цивилизованном. Но особенно сейчас, осенью, у этого района потрясающий вид – на пешеходный мост, на канал Грибоедова. Это место я выбирал специально, я шел к этому. И я нашел свой уголок – мой вид из окна, мое настроение, состояние, желание.

– Может быть, это напоминает вам какие-то районы Минска, районы вашей юности?

– Ничуть. И рядом не лежало. Ровно год назад я ездил на юбилей педагога, который меня выпускал, и я просто разочаровался в тех ожиданиях, воспоминаниях того, что было десять лет назад. Я уезжал с другими запахами, ощущениями, нежели вернулся сейчас.

– Возвращение в прошлое нередко оборачивается такими разочарованиями.

– Не всегда. Но в моем случае произошло именно так.

– Балетные люди большие эгоисты?

– Скажу “да”.

– То есть вы осознаете, что о себе в вашем деле нужно много заботиться?

– О себе я должен заботиться настолько, насколько смогу требовать этого от других и насколько другие могут мне это дать. Не в приказной, конечно, форме “требовать”, а внутренне быть готовым, ожидая от других требовательного отношения к себе. А если к себе отношение слегка пространное, легковесное – так же будут относиться к тебе и другие.

– Вы давно это поняли?

– Относительно недавно.

– Такой установки потребовала профессия?

– Так сложилось. Не знаю, что больше диктовало: театр, жизнь или личная жизнь, но это произошло.

– Балет – довольно жесткое искусство.

– Да, но безумно интересное: есть отдача.

– А вы себя спортсменом иногда ощущаете?

– Скорее, нет. Разве что в смысле “спортивного телосложения”.

– Забота о фигуре заключается в непосредственно балетных репетициях или есть еще дополнительные занятия спортом?

– Конечно, есть и спортзал, и плавание. Правда, на плавание у меня совсем нет времени. Кроме того, я, в принципе, не люблю бассейны: всегда хочется чего-то живого – моря, океана, в конце концов, озера – одним словом, натурального водоема. Со спортзалом у меня был связан не самый приятный период жизни. Но это с одной стороны, с другой же – чрезвычайно благоприятный, с точки зрения как раз “времени для себя”. Так случилось, что мне нужно было делать операцию на колене. Для балетной карьеры это был ужасный отрезок жизни. В балете ведь все очень скоротечно – коротко и ярко. Я пропустил два года, ничего не делая в театре. Но это получился период для жизни, когда все было у моих ног, когда всем можно было заниматься. И вот тогда с утра до ночи я посещал спортзал. В восемь-девять утра я уже был в спортзале, в пять часов меня оттуда забирали.

– И что вы там делали?

– Занимался собой.

– Верхней частью тела?

– Всеми частями тела. Я занимался собой, специалисты занимались мной. Так или иначе, но этот период притупил удовольствие от спортзала. Все-таки туда приходят заниматься в удовольствие, наблюдая за собой в зеркало и ловя кайф: как феноменально, потрясающе укрепляются бицепсы. У меня этого не было. Одна нога была ровно в два раза тоньше другой, и целью было за короткий отрезок времени довести ногу до необходимых размеров. Все это было достигнуто, но от занятий там я не получал удовольствия. Хотя сейчас я снова подумываю пойти в спортзал.

– Вы сказали, что “все оказалось у ваших ног”. Что именно?

– Свободное время. Для жизни, для мыслей. Потому что занятия балетом редко удается с чем-либо совмещать.

– Тогда и завязались отношения с будущей женой?

– Они завязались раньше, но укрепились именно тогда.

– Вы сказали, что предпочитаете плавать в естественных условиях – это где?

– В Хорватии, на маленьком острове с одним отелем, куда до этого я уже приезжал дважды. В этом году я наконец-то залез под воду с маской. Получил невероятное удовольствие. Не знаю, почему раньше без этого жил. Остров называется Красный Дьявол. Там очень малолюдно, никто никому не мешает. Но если возникает желание потусоваться, походить по магазинам, по клубам-ресторанам – каждые пятнадцать минут ходит катер. Имеются два пляжа – нудистский на гигантском острове и традиционный, с бассейном. Плавать в чистейшей воде, среди диковинных рыб было истинным наслаждением.

– А отдыхаете часто?

– Не часто, но хотелось бы. Если получится, то на Новый год поеду в Париж. Хочется менять картинку.

– Проблема усталости в балете существует. Среди прочих она занимает первое место?

– Первое, скорее, занимает неудовлетворенность работой. Усталость преходяща, в конце концов, можно отоспаться, и она пройдет. Иное дело, когда проснешься, а работы нет. Хорошо отдыхать, когда есть работа.

– Когда усталость накапливается, как вы от нее избавляетесь?

– У меня расслабление наступает через сон. Если я отсыпаюсь – у меня все в порядке. Я из тех, кто может спать когда, где и сколько угодно. Я могу лечь спать днем, могу не спать ночь, а позже наверстывать. Не так давно выяснилось, что могу сутки не спать, потом выйти на сцену.

– А существуют другие техники расслабления?

– Полный массаж тела. Год назад я узнал в Корее феноменального массажиста. После того, что делал он, буквально после пятнадцати минут исчезали все проблемы и боли. В последний день гастролей мой французский коллега Манюэль Легри вернулся после сеанса этого массажиста и сказал: “Двадцать пять лет с плеч”.

– А кроме физического существуют еще виды отдыха?

– Книги и кино. Сильные художественные впечатления тоже могут привести в определенный тонус. Например, сейчас у меня такой период, когда все это мне особенно нравится, и я прихожу в театр со свежей головой.

– Какие последние впечатления?

– Читаю Кундеру, от которого в безумном восторге. Не знаю, почему раньше не открывал это. Читаю Мураками. Из фильмов большой восторг вызвал “Парфюмер”. В нем все женские типажи оказались те, которые мне всегда очень нравились. Музыка подобрана идеально, режиссер бесподобный, оператор гениальный. Я сидел в полном онемении.

– Что для вас эти идеальные “женские типажи”?

– Мне очень нравятся рыжие.

– В чем состоит проблема “Парфюмера”?

– Поиск самого себя, своего места в жизни.

– Но там замешана “черная сторона” вопроса.

– У всех разные способы, разная цена достижения. Это к вопросу об эгоизме.

– А у вас доза эгоизма какова?

– Уже допустимая, уже в норме. Раньше был легкий момент перебора, что я – центр вселенной. Но очень недолго.

– Мир запахов играет важную роль?

– Огромную. Все зависит от настроения, от времени суток. Есть, например, запах, который мне не нравится утром, а вечером производит ровно противоположное воздействие.

– Что это за запах?

– Пряный, терпковатый – запах, который нравится всегда. Если говорить о марках, то сейчас я в безумном восторге от Готье, нравится Givenchy P, Dior.

– То есть выбор запахов на разные случаи у вас имеется?

– Не то чтобы выставлены на полочке в ряд – скорее, распиханы по разным сумкам.

– И сколько их у вас?

– Не знаю, около десятка, наверно.

– Важно облекать себя в какой-то запах?

– Не могу сказать, что “важно”. Мне нравятся и, скажем так, природные запахи. После “Парфюмера” я понял, что природный запах имеет огромное значение, поэтому обливать себя парфюмом с ног до головы совершенно необязательно.

Владимир Дудин[/img]