С Анной можно и не согласиться.
У меня отторжения постановка не вызвала.В этот раз согласен с Веселаго.
«Мистерия апостола Павла»: Римский профиль
19.04.2010 00:20
В Мариинском театре увидела свет самая значительная оперная новинка нынешнего сезона – мировая премьера сценического воплощения «Мистерии апостола Павла» Николая Каретникова в постановке Алексея Степанюка. Поступили с «Мистерией» так же, как в свое время и с другой замечательной оперой – «Очарованным странником» Родиона Щедрина: премьера вновь прошла в Концертном зале Мариинки.
Всю свою жизнь Николай Каретников был, что называется, «экстремалом»: став в конце 50-х годов прошлого века «авангардистом» и полностью перейдя на двенадцатитоновую композиторскую технику, он объявил все свои сочинения, написанные ранее, «несуществующими», а началом своей творческой карьеры – Третью симфонию. Интересно, что в строгих рамках додекафонии Каретников выработал свои собственные язык и стиль, отличавшиеся необыкновенной самобытностью.
В оперном жанре композитор написал два сочинения: «Тиль Уленшпигель» и «Мистерия апостола Павла»; оба произведения не были поставлены в России при жизни композитора (он умер в 1994 году). Впрочем, что касается последней оперы, то Каретников и не надеялся на ее постановку: «внутренний эмигрант», прихожанин отца Александра Меня (которому, кстати, опера и посвящена), он фактически работал «в стол». И в силу своих духовных, эстетических и нравственных позиций не особенно этим и тяготился: «Я писал это для Господа и для себя». Каретников писал это сочинение почти тридцать лет, а работа над партитурой шла с 1970-го по 1987 год. Либретто создавалось вместе с драматургом и киносценаристом Семеном Лунгиным (отцом известного кинорежиссера Павла Лунгина), а сюжет из времени раннего христианства подсказал сам отец Александр Мень.
Также рассказывают, что на вопрос кого-то из коллег: «Ну зачем же ты написал в “Мистерии апостола Павла” столько запредельно высоких нот? Их же ни один певец не споет!» – Каретников ответил: «Да не волнуйся. Всё равно это петь никто не собирается!»
К сожалению, композитор оказался прав: впервые «Мистерия апостола Павла» прозвучала в Ганновере спустя год после его кончины, впервые в России – в Большом зале Петербургской филармонии в 1996 году, и только теперь состоялась первая постановка, прошедшая в Концертном зале Мариинки.
Постановка эта оказалась удачей Мариинского театра, удачей несомненной и крупной. Режиссер Алексей Степанюк сумел удержаться от соблазна банально «осовременить» происходящее: ведь, по сути, библейский персонаж Павел и историческое лицо Нерон объединены у композитора в одном сюжете не столько для того, чтобы совершить экскурс в историю – или, как говорится, показать картину борьбы добра со злом. Здесь срез любого тоталитарного общества – от отдельно взятого театрика до губернии или государства, где бесящийся с жиру и предельно влюбленный в себя тиран швыряет толпе светских рабов «хлеба и зрелищ» и люто расправляется с теми, кто отказывается принять участие в вакханалии.
В опере всего три солиста, однако очень значительна роль хора. «Мистерии апостола Павла» можно было бы с полным правом предпослать титул, данный Родионом Щедриным своей «Боярыне Морозовой», – «хоровая опера». Драматургия оперы строится на бескомпромиссном размежевании нравственных полюсов. Павел и христиане противопоставляются язычникам: Нерону и римлянам. Музыка сочинения, соответственно, также представляет два непримиримых мира. Композитор придерживается очень сдержанных, лапидарных и аскетичных средств выражения, которые подталкивают к сравнениям с иконописью, – и лишь дважды прибегает к откровенно шаржевой плакатности, используя ритмические схемы мазурки (в сцене пожара) и танго – в сцене смерти Нерона.
Сцена представляет собой фрагмент некоего условного ландшафта, более всего смахивающего на декорации фантастических фильмов о жизни экстрадированных куда-нибудь на Марс асоциальных личностей; пейзаж украшают бочки с углем и нечто вроде языческих идолов (художник-постановщик – Семен Пастух). Действие на сцене начинается еще до того, как зрителей впускают в зал: некие маргиналы копошатся между бочками, а по телевизорам, разбросанным тут и там, идет трансляция выступлений Муссолини, перемежаемая детскими мультиками из римской жизни и какой-то голливудской кинематографической жвачкой. Так продолжается до первых звуков оркестра, когда зрительскую часть внезапно окатывает пронзительный свет ярчайших прожекторов (художник по свету – Дамир Исмагилов).
Сценическое решение Алексея Степанюка абсолютно адекватно музыке: оно основано на слегка отстраненной и кристально ясной пластике актеров; тот случай, когда принцип «ничего лишнего» оправдывает себя на все двести процентов. Даже сцену оргии, в которой по приказу Нерона все фигуранты начинают заниматься любовью, Степанюк решает почти целомудренно: на сцене нет ни малейшего намека на столь милый нынешним режиссерам натурализм, который они вовсю реализуют по гораздо менее оправданным поводам.
Сложилось впечатление, что г-н Степанюк изобрел некий особый, только к этой партитуре и подходящий театральный язык – основанный строго на незыблемых законах театральности и как будто простой, он достигает такой яркости и уникальности высказывания, которая свойственна лучшим произведениям, написанным в не менее строгой технике додекафонии.
Порадовал первоклассный состав солистов: в первую очередь, это Нерон в исполнении новоиспеченного лауреата «Золотой маски» Андрея Попова, которого можно по праву назвать звездой Мариинского театра. Он не только играючи справлялся с запредельно высокими нотами, но и создал яркий образ умного и бессовестного подлеца-тирана, убедительного в каждой актерской детали – порой буквально до отвращения. В партии апостола Павла очень достойно выступил Павел Шмулевич, а Владимир Мороз в роли Тигеллина настолько свободно брал «верхи», что многие слушатели укрепились в мысли, будто г-н Мороз – «тенор, поющий баритоном».
Превосходно звучал и хор: мужской по составу, эпически-сдержанный и возвышенно-хоральный у христиан, и смешанный, яркий и грубоватый (однако не крикливый), у римлян. Дирижер Павел Петренко добился от оркестра яркости и многообразия красок, не потеряв при этом сдержанности и прекрасно выверенного динамического баланса.
Лишь в одном Алексей Степанюк отступил от авторского замысла: в финале, после смерти Нерона, на фоне тел казненных христиан с крестообразно раскинутыми руками апостол Павел не возносится на небеса, а тихо бредет. Режиссер как будто говорит нам, что зло на этом свете не погибает даже с кончиной величайшего из злодеев, а добро – не отдельный подвиг, но вечная борьба со злом.
Кирилл Веселаго
«Фонтанка.ру
